– Никогда! – отрезал король. – Тем хуже для тебя, мой бедный Бигорн!
Ланселот с тоской и смирением пожал плечами и начал первым спускаться по лестнице, освещая путь тем факелом, что помог сжечь бумаги.
Когда они очутились на первом этаже, Бигорн подвел короля уже к другой лестнице – той, что вела в подвал, – спустился, отпер дверь той комнаты, куда они поместили графа де Валуа, и произнес:
– Это здесь, сир!
Король вошел.
На секунду Бигорн задумался: а не запереть ли дверь за ним? Но, пожав плечами, он пробормотал:
– Взять в плен короля Франции! Да, это было бы приключение, о котором говорили бы еще долгие века! Но с таким хозяином, как у меня – несуразным, порывистым и великодушным, – это бы ничего не дало, как ничего не даст и то, что я привел короля сюда! Однако же будь Людовик порасторопнее, мы бы уже избавились от этой проклятой Маргариты!.. Всё, больше ни во что не вмешиваюсь!..
На этом Бигорн миновал лестницу и вышел из башни.
Уже рассветало.
Шагах в ста от Нельской башни, под раскидистыми ивами, он заметил группу людей: то были дожидавшиеся его товарищи…
Он присоединился к ним, и все молча двинулись в путь.
– Следуйте за мной, – сказал Бигорн. – Теперь, господа приговоренные к смерти, у вас осталось лишь одно прибежище; к нему-то я вас и отведу.
У его спутников было время обдумать сложившуюся ситуацию, потому, как мы уже сказали, молча и с тяжелым сердцем, они последовали за Бигорном, который провел их через уже опущенные мосты. Окольными путями они вышли к улочке столь узкой, что и два человека на ней вряд ли бы разминулись, и столь темной, словно на ней все еще была непроглядная ночь… Улочка вывела их к просторному двору, по обе стороны от которого стояли покосившиеся домишки…
Странные кучки людей занимались на порогах этих лачуг еще более странными приготовлениями. Какой-то мужчина перед зеркалом подводил себе ресницы и веки таким образом, что получалось уродливое лицо человека, которому выкололи глаза. Другой закреплял на ноге накладки, которые должны были сделать из него калеку. Третий подвязывал согнутую в локте руку, превращаясь в однорукого…
То был небезызвестный Двор чудес!
Никому, казалось, не было дела до этой группы людей, проникнувших в это, возможно, даже более защищенное, чем сам Лувр, место, но Буридан и его товарищи чувствовали, что на них направлены все взгляды.
Бросая направо и налево загадочные знаки, Бигорн, а вслед за ним – и его друзья направились прямо к дому, у крыльца которого, меж двух булыжников, была вбита жердь.
На верхушке этого шеста, закрепленный веревкой, раскачивался приличных размеров кусок кровянистого и черноватого мяса: то был флаг Двора чудес. И указывал он на то, что в доме этом проживает король сего невероятного королевства…
В тот момент, когда они уже собирались войти в эту гнусную трущобу, Буридан воскликнул:
– Филипп!.. Где Филипп?..
Все переглянулись, с тревогой осмотрелись вокруг…
Филиппа д’Онэ с ними не было.
IX. Филипп д’Онэ (продолжение)
В тот момент, когда небольшой отряд, полагаясь на интуицию и, так сказать, инстинкт Бигорна, удалялся от Нельской башни, Филипп находился рядом с Гийомом Бурраском. Когда же, поднявшись по течению реки вдоль стен Нельского особняка, эта ватага вышла к мосту, Филипп немного отстал. Он совсем остановился, когда товарищи исчезли между двойной вереницей домов, что высились за мостом, образуя самую настоящую улицу, пробормотал:
– Догоню ли я их? Кто знает?.. Но даже если мне и суждено никогда их уже не найти, даже если мне и суждено никогда больше не увидеть Буридана и Готье, я все равно должен спасти королеву!..
Вернувшись назад, он вошел в Нельскую башню, дверь которой Ланселот Бигорн оставил открытой, и начал подниматься по лестнице. Оказавшись на этаже, где он только что сражался с королем, Филипп опустился в кресло и, обхватив голову руками, погрузился в свои грезы.
Он ни секунды не думал ни о короле, ни о Буридане, ни о брате Готье, ни даже о собственном, столь ужасном, положении – все его мысли занимал один-единственный человек – Маргарита!..
Молодой человек даже не задавался вопросом, был ли король все еще в башне, но говорил себе:
– Он, несомненно, вернется, и тогда… О, тогда ее уже ничто не спасет! И вздумалось же этому мерзавцу Бигорну привести сюда Людовика, чтобы тот получил доказательство ее измены…
Филипп вздрогнул. Неподвижный взгляд его оживился, и он болезненно поморщился.
– Она изменяет мужу! – повторил он глухо. – Это правда, я знаю; видел собственными глазами! И я ее люблю! О! Люблю всеми фибрами моей души и чувствую, что умереть, спасая ее, есть теперь единственная радость, на которую я могу надеяться в этой гнусной и мучительной любви!..
Тоска и растерянность сквозили в его взгляде; совершенно бледное его лицо, это красивое лицо с чертами сколь твердыми, столь же и утонченными, стало похожим на маску…
Тем не менее он улыбнулся:
– К счастью, я был начеку!.. К счастью, я не доверял Бигорну, как не доверяю и Буридану, как не доверяю даже моему брату!.. Все, все они хотят ее смерти! Если бы меня здесь не оказалось, если бы я не поспел вовремя, Людовик читал бы эти бумаги, содержавшие ее имя!.. Слава Богу, я не опоздал! Но все ли это? Кто знает?.. Я должен выяснить, не вернулся ли сюда король, должен удостовериться, что здесь не осталось ни единственного доказательства того, что…
Тяжелый вздох закончил его мысль…
Окинув комнату долгим взглядом, он заметил разорванную Людовиком картину.
– Зачем, – пробормотал он, поежившись, – мужу Маргариты понадобилось так кромсать это полотно?..
Он внимательно осмотрел другие картины, но не обнаружил в них ничего такого, что могло бы указать королю Франции на то, что обитательницу этого места оргий звали Маргаритой Бургундской.
И тогда, со спокойствием, с той тщательной кропотливостью убийц, которые боятся упустить малейшую деталь и стараются уничтожить все, что может на них указать, он принялся, один за другим, обследовать, а затем и ломать предметы мебели; он выдвигал ящик за ящиком, протирая тарелки, чаши, кубки, серебряные ножи, вилки и ложки, дабы нигде не осталось и единой изобличающей отметины; он переворачивал гобелены, простукивал стены, осматривал резные спинки и подлокотники кресел. Шло время, Филипп обливался потом, но даже не замечая, что день подходит концу, не обращая внимания на голод и жажду, не отдавая себе отчета в том, что он едва стоит на ногах от усталости, продолжал свою работу.
Стоило какому-нибудь предмету показаться ему подозрительным, как он тут же ломал его на мельчайшие части.
Добравшись до кувшина для воды, он побледнел, заметив выгравированную на донышке этого восхитительного золотого изделия королевскую корону.
