Такие чувства испытывали к своим детям мать Миртиль и отец Буридана!
* * *
Таким образом, король, королева и Валуа всецело теперь зависели от Мариньи, которого вызвали в Лувр для того, чтобы арестовать.
Лишь Мариньи мог спасти трон Людовика Сварливого.
Лишь Мариньи мог спасти страсть Валуа и любовь королевы.
Эти трое обменялись долгими взглядами и, вероятно, пришли к одному и тому же ответу, так как король поспешно подошел к двери, за которой ждал Юг де Транкавель, и произнес несколько слов на ухо своему капитану…
Арест был отменен!
* * *
– Пойдемте, госпожа королева! – прокричал Людовик Сварливый громким голосом. – Пойдемте, Валуа! Пойдемте, Мариньи! Слушайте все – дворяне, вассалы, преданные слуги, сеньоры!..
Мариньи, Валуа и королева вошли в большую галерею.
Со всех концов Лувра сбегались офицеры и шевалье, заслышав, что происходит нечто необычное.
Через несколько минут в галерее, освещенной лучами, которые пробивались сквозь решетки многочисленных окон, собралось порядка пяти сотен человек, и, казалось, некое горячее дуновение колыхало гребни их шлемов. Король взошел на помост. Перед ним выстроились королева, Ангерран де Мариньи, граф де Валуа, коннетабль де Шатийон, Жоффруа де Мальтруа, герцоги, графы, шевалье; каждый на своем месте, все – стоя, опираясь на эфесы своих клинков, трепеща, не сводя глаз с короля.
Гнетущая тишина повисла над этим сборищем суровых мужей в кричащих одеждах, по бокам которых стояли шеренги лучников и алебардщиков, выстроившихся вдоль стен. Людовик прошелся взглядом по этому пышному и в то же время мрачному собранию и громогласно объявил:
– Нас ждет война!
При этих словах невероятный шум поднялся в стенах галереи, сотрясая окна и раскатываясь по всему Лувру, дабы затем выйти в город.
– Да здравствует король!
– Война, война!
– Вперед! Вперед! Убивать и грабить!
– Сен-Дени! Сен-Дени! На фламандцев!
– Монжуа! Смерть фламандцам!
Наконец, после нескольких минут подобных воззваний, мало-помалу вновь установилась тишина.
Тогда Людовик Сварливый, который слушал весь этот шум с содроганием сердца, так как эти боевые крики отвечали стремлениям его воинственной натуры, продолжил:
– Речь идет не о фламандцах. Тот враг, что нам сейчас угрожает, находится не у наших границ, но в Иль-де-Франс, в этом городе, в самом центре Парижа! Герцоги, сеньоры, шевалье, это война монархии против мятежников, война дворян против нищих, так как на кону стоят ваши привилегии, мой трон! Это война двора Франции против Двора чудес!..
– Двор чудес!
На сей раз то уже не были радостные вопли счастливых воинов, готовых сражаться повсюду. Вмиг побледневшие, шевалье, благородные сеньоры, герцоги и графы обменивались растерянными взглядами.
– Двора чудес!
Сначала то был приглушенный ропот, гневный и в то же время испуганный гул, затем он стал нарастать, словно раскаты грома на горизонте, и наконец излился в странном бряцании извлеченных из ножен шпаг, в невероятном шуме проклятий, в гневе дворянина против мятежника…
– Смерть ворам и разбойникам!
– Обложить Двор чудес фашинами!
– На виселицу этих негодяев!
– Вешать! Вешать! Жечь! Жечь!
Стремительно облетев весь Лувр, эта ужасная новость начала распространяться по Парижу. Закрывались лавочки, буржуа спешили забаррикадироваться у себя дома. Улицы заполонили конные патрули и лучники. Зловещие слухи облетали город с непостижимой быстротой, свойственной всем страшным новостям. К Лувру стягивались вооруженные отряды. В самом дворце уже вовсю шли приготовления, начищалось оружие, король держал военный совет. Четырехтысячное войско готово было выступить в любую минуту. Во всех церковных приходах неистово звонили колокола.
То была война. Война сеньоров против нищих!
И по всему Парижу из уст в уста, произносимое со страхом, с проклятьями, со смертельными угрозами, передавалось одно имя.
– Буридан!.. Буридан!..
Весь Париж восставал против Буридана!..
* * *
А во Дворе чудес, в том доме, который выделил им Ганс, Буридан проводил все свое время с Миртиль. Трепещущие губы молодых были преисполненны жизни и любви, их взгляды светились нежностью. То была песня глубочайшей безмятежности и бесконечного счастья, в ритме которой они шептали друг другу с опьянением:
– Буридан!..
– Миртиль!..
XVI. Глава, в которой каждый готовится нанести удар
Во главе войск на время этого необычного похода в самое сердце Парижа Людовик Сварливый поставил монсеньора де Мариньи. Мы говорим «необычного» из уважениям к нашим современным представлениям, в силу особого взгляда на нынешний Париж. Но в эпоху, некоторые основные черты которой мы попытались отобразить в нашем повествовании, сражение против Двора чудес никого не могло удивить. Вооруженные привилегиями, объединившиеся в корпорацию, бандиты и нищие жили в центре Парижа как во вражеском краю, и каждая из этих двух категорий вела войну на свой манер: бандиты – за счет силы, бродяги – за счет хитрости. Они создавали самую настоящую армию, имеющую своих командиров, полководцев, своего верховного главнокомандующего, причем достойные доверия летописцы полагают, что в случае необходимости под их знамена могли встать не менее пятнадцати тысяч сплоченных в бригады бойцов. По современным понятиям, пятнадцать тысяч – это не много, но в Париже времен Людовика X, в Париже, насчитывавшем примерно двести тысяч жителей, в те годы, когда даже двадцатитысячная регулярная армия считалась более чем боеспособной, это была внушительная сила, поэтому нет ничего удивительного в том, что Людовик Сварливый готовился к походу на Двор чудес с той же тщательностью, как к битве с опасным внешним врагом.
Граф де Валуа, который в любом другом случае испытал бы приступ ревности и гнева, в душе даже обрадовался тому, что руководить операцией было поручено его сопернику. Оценив состояние морального духа Мариньи в этом деле, он счел его ужасным и возликовал. Действительно, победителем или проигравшим, но Мариньи и не мог найти во Дворе чудес, где находилась его дочь, ничего кроме боли и отчаяния.
И потом, в конце-то концов, арест первого министра был всего лишь на какое-то время отложен.
Поэтому Валуа, вынужденный подчиняться приказам своего соперника, желал, чтобы это сражение состоялось во что бы то ни стало, и делал для этого все возможное. Плохое руководство операцией, удар кинжалом в заварушке – всё это могло решить его проблемы и упразднить необходимость ареста, который представлялся весьма ненадежным, если б Мариньи вздумалось укрыться на улице Сен-Мартен в своем доме, более похожем на крепость, в которой он смог бы выдержать долгую осаду.
