– Я не прошу вас помиловать их, сир, – холодно сказал король Арго, – я прошу вас уважать право Двора чудес. Если эти люди будут схвачены за пределами прибежища – это одно, но если ваши лучники попытаются вытащить их оттуда силой и с оружием в руках – это уже другое. Сир, я явился сюда как посланник и прошу лишь одного: чтобы наши привилегии, признанные вашими предками, поддерживались и вами.
– Соглашайтесь, сир! – шепнул на ухо Людовику Валуа.
– Сир, – так, чтобы всем было слышно, сказал Шатийон, – на вашем месте я бы согласился.
– А если я не соглашусь? – спросил Людовик, мрачный и беспокойный.
– В таком случае, – произнес Ганс, – мы будем защищаться до тех пор, пока все не погибнем. Если умрут наши права, мы умрем вместе с ними. Вот только, сир, подписывая смертный приговор нам, вы отправляете на смерть и тех ваших людей, которые находятся у нас в плену. Этот достойный сеньор может подтвердить.
– Подтверждаю! – сказал Мальтруа. – Сир, в этот момент каждый из шестидесяти шевалье и сеньоров, – а это весь цвет нашего дворянства, – содержится под охраной четырех вооруженных кинжалами человек. Через час, если мы не вернемся, эти шестьдесят рыцарей умрут. Через час будут убиты и две тысячи ваших лучников. Через час Париж наводнит десятитысячная толпа вооруженных факелами бродяг и нищих, которые, если потребуется, за свои права без раздумий расстанутся с жизнью.
Присутствующие слушали эти слова с белыми как полотно лицами.
У короля, напротив, эти угрозы вызвали лишь очередной приступ глухой ярости.
– Клянусь Девой Марией и святым Дионисием, – проворчал он, – я просто поражаюсь тому, что человек благородный мог сделаться герольдом этих гнусных свиней. Похоже, Мальтруа, вы действительно там натерпелись страху, раз уж смеете говорить такое.
Король с силой ударял кулаком по подлокотнику кресла. Готовый выплеснуть весь свой гнев, он вскочил на ноги.
И в тот же миг король Арго упал на колени. Озадаченный, Людовик Сварливый остановился.
Ганс распростерся на полу, да так что лоб его коснулся досок.
В зале царила мертвая тишина. Король в изумлении смотрел на бросившегося ему в ноги бродягу, и от этой умоляющей позы лицо его осветилось гордостью, черты расслабились. Быть может, этот рабский жест человека, которого никому еще не удавалось закабалить, и спас Париж от страшного бедствия…
– У тебя есть ко мне последняя просьба? – произнес король, смягчаясь.
Ганс поднял голову.
– Сир, – промолвил король Арго, – давным-давно, уж и не помню, когда, я поклялся себе никогда не унижаться ни перед кем в мире, будь то даже всемогущественный король вроде вас! В тот день, когда я принес эту клятву, я сказал себе, что первая же минута моего унижения станет также и минутой моей смерти. Сир, я унижаюсь перед вами, так что сейчас вы слушаете последнюю просьбу умирающего.
– Говори! – сказал Людовик чуть дрогнувшим голосом.
– Сир, я не угрожаю. Сир, я умоляю. Я смиренно прошу вас сжалиться, но не над нами, а над вашим городом Парижем, над ваши сеньорами, над самим собой. Сир, одно ваше слово – и повсюду наступят радость, мир и согласие, за которые мне не жалко будет отдать и жизнь. Поклянитесь, сир, поклянитесь, что будете уважать священную привилегию Двора чудес, и ваши слуги, ваши друзья тотчас же будут вам возвращены…
Король колебался. В нем уже не было гнева. Но он опасался, что такая его клятва будет означать признание поражения.
– Сир! – выкрикнул король Арго. – Господь Бог и нищий вправе приютить у себя любого; вы же вправе любому даровать прощение. Смилуйтесь, сир! И вы станете таким же великим, как Бог, и вы победите за счет милосердия и великодушия…
– Так это к моему милосердию ты взываешь?
– Да, сир! – покорно произнес король Арго.
– И ты говоришь, что в благодарность за мое королевское милосердие мои сеньоры будут отпущены на свободу?
– Да, сир.
Король поднял руку.
– Я вас прощаю, – сказал он. – Клянусь Девой Марией и Иисусом, я буду всегда соблюдать привилегии братства нищих. Граф де Валуа, распорядитесь немедленно отозвать войска. Что до часовых и патрулей, что были выставлены у Двора чудес, то пусть пока останутся на своих местах, но донесите до каждого сержанта и лучника, что никому не позволяется входить туда, чтобы схватить тех преступников, имена которых были оглашены нашими глашатаями. Однако если Буридан и его приспешники покинут территорию, на которой действует право прибежища, они должны быть немедленно схвачены и переданы нашему официалу.
Ганс поднялся на ноги.
– Благодарю, сир! – сказал он. – Пусть пленников сейчас же отпустят, – добавил он, поворачиваясь к герцогу Грошовому, – баррикады разберут, и всё вернется к прежнему порядку…
Людовик и все присутствующие не сводили с короля Арго глаз. Герцог Грошовый вышел и поспешно направился ко Двору чудес. Тогда Ганс вытащил кинжал, который носил на поясе.
– Сир, – промолвил он, – вы поклялись Девой Марией и Иисусом, что будете уважать наши привилегии. Я же поклялся, что избавлю монархию от одного преступника, а Париж – от бесчестия. Это соглашение мы заключили как король с королем. Вас подписывать этот пакт я не прошу, но сам подпишу, и подпишу своей кровью…
В ту же секунду Ганс ударил себя в грудь.
Лезвие вошло по саму рукоять. Ганс оставил его в ране. Несколько секунд он еще стоял на ногах, но лицо его сделалось белым как мел.
Король и сеньоры смотрели на него с изумлением, к которому, однако же, примешивалось и некое восхищение. Ганс пробормотал едва слышно:
– Вы в последний раз видите лицо свободного человека, который никогда и ни перед кем не унижался, и который умирает потому, что когда-то, раз и навсегда, поклялся умереть в тот день, когда ему придется преклонить голову перед себе подобным… Прощайте, сир, будьте счастливы!..
Он взмахнул руками и упал с глухим звуком. Он был мертв.
Король Франции медленно обнажил голову.
На следующий день Двор чудес обрел прежний облик, за исключением того угла улицы Вольных Стрелков, который был разрушен. Ночи и дня усиленных работ бродягам хватило для того, чтобы уничтожить все следы битвы.
* * *
Опять же, на следующий день состоялся большой совет, в котором, помимо Буридана, приняли участие Бурраск, Одрио, Готье и Ланселот.
Буридан уже обещал освободить Филиппа, и прежде даже, чем отправиться на поиски матери и невесты, он хотел сдержать обещание.
Но это дело представлялось сейчас весьма затруднительным. Действительно: пока друзья оставались во Дворе чудес, они были в безопасности. Но как только они вышли бы за пределы прибежища, суверенитет которого был торжественно подтвержден Людовиком X, то вновь становились бы приговоренными к смерти, чьи головы были оценены в немалые суммы.
