Тест с зефиром более сорока лет назад придумал психолог Уолтер Мишел из Колумбийского университета
[241]. Однако широко известно о нем стало позже, когда Мишел и Сёда спустя много лет разыскали повзрослевших участников и выяснили, что в среднем дети с более высоким уровнем самоконтроля в подростковом возрасте быстрее адаптировались в социуме и лучше учились в школе
[242].
Вывод ученых вызвал настоящий бум одержимости самоконтролем, захлестнувший и науку, и семейные отношения, и сферу образования. Нейробиологи принялись искать в мозге специальные зоны, позволяющие детям бороться с искушением съесть зефир
[243], а детские психологи взялись за разработку программ, с помощью которых родители могли бы повысить самоконтроль своих отпрысков
[244]. Работники системы образования бросились продвигать новые способы воспитания характера, нацеленные на повышение самоконтроля до невиданных размеров
[245]. Ученые мужи и СМИ заявили, что слабовольные дети рискуют потерпеть неудачу в жизни
[246]. Разумеется, весь этот ажиотаж строился на убеждении, что самоконтроль представляет собой эссенциалистическую черту характера.
«Какая ирония! — сетовал Сёда. — Это исследование использовалось для поддержки сторонников теории неизменности и воспитания характера. А ведь на самом-то деле Уолтер [Мишел] всю свою жизнь боролся против этого. По сути, мы стремились доказать, что благодаря стратегиям “если… то” ребенок, напротив, будет способен лучше справляться с давлением в конкретной ситуации»
[247].
Принцип контекста напоминает нам о том, что самоконтроля в отрыве от ситуации не существует; вскоре ученые, среди которых была Селеста Кидд, поняли, что в популярном тесте с зефиром контекст как раз учтен не был
[248]. Сегодня Кидд занимает должность доцента нейробиологии и когнитивистики в университете Рочестера, а в те годы, когда впервые услышала о зефирном тесте, она работала волонтером в приюте для бездомных. «В нашем приюте было много детей, — рассказывает она. — Здесь игрушку или конфету всегда смогли отобрать, поэтому надежнее и разумнее всего было либо спрятать ее, либо сразу же ее съесть. Прочитав об эксперименте, я подумала, что любой ребенок из живущих в приюте съел бы зефир сразу же»
[249].
Кидд разработала собственный вариант теста, введя в него важную деталь: одна группа детей находилась в «надежных» условиях, а другая — в «ненадежных». До начала эксперимента дети из первой группы общались со взрослым, который не держал слово. Например, ребенок садился рисовать, и взрослый обещал принести ему через какое-то время новые рисовальные принадлежности вместо коробки старых стертых восковых мелков. Потом он уходил, а через несколько минут возвращался с пустыми руками. Дети из второй группы в аналогичной ситуации имели дело со взрослым, который выполнял обещание
[250].
Дети из второй группы вели себя практически так же, как участники всех прошлых тестов: несколько малышей поддавались соблазну довольно быстро, а две трети находили в себе силы подождать 15 минут. У детей же из первой группы дело обстояло совершенно иначе. Половина из них проглотила зефир в первую же минуту после ухода взрослого. Только один ребенок прождал достаточно долго и получил еще одну зефирину
[251]. Нам кажется, что самоконтроль — врожденное качество, но эксперимент Кидд доказывает, что все зависит от контекста.
Талант и контекст
Популярность зефирного теста и вывода, сделанного на его основе (успех в жизни зависит от самоконтроля), показывает нам склонность общества к эссенциализму при оценке способностей, таланта и потенциала. Считая эти качества неизменными, мы полагаем, что человек либо наделен ими, либо нет и, соответственно, что обстоятельства влияют на талант и прочие аналогичные вещи в очень малой степени. Однако талант ни в коей мере не зависит от обстоятельств.
