Неудивительно, что для отчета об исследовании Миллер составил и опубликовал карту «усредненного мозга». Но вот странность: при анализе полученных результатов что-то заставило Миллера внимательнее взглянуть на карты мозга каждого участника эксперимента. Вербальная память довольно хорошо изучена, и Миллер вел исследования в полном соответствии со стандартными методиками; да и картина «усредненного мозга» никаких сюрпризов не преподнесла. И все же ученый стал просматривать индивидуальные карты. «Я был поражен, — рассказывал Миллер. — Пожалуй, только хорошенько прищурившись, я мог бы сказать, что одна-две индивидуальные карты были похожи на усредненную, остальные же ей абсолютно не соответствовали»
[31].
Миллер не первым заметил, что реальный мозг нередко существенно отличается от «среднего», но многие игнорировали этот факт, поскольку так поступали и все остальные — врачи, например, предпочли не замечать, что среди женщин не было ни одной, в точности подобной Норме. Но только Миллер сделал то, в чем была очевидная необходимость, но что до него не сделал никто: он принялся поочередно сравнивать каждую из шестнадцати карт мозговой активности участников эксперимента с картой «усредненного мозга». Результат потряс его до глубины души. Мало того что каждый без исключения мозг отличался от усредненного, при этом все они были различны между собой.
У одних испытуемых основная активность наблюдалась в левом полушарии, у других — в правом, у кого-то проявлялась в передней части мозга, а у кого-то — в задней. Встречались экземпляры с мозгом, напоминающим карту Индонезии — сплошные архипелаги активности, — а были и такие, у кого она оставалась девственно-чистой. И все же ясно одно: не нашлось ни одного человека, чей мозг совпадал бы с «усредненным». Результат перекликался с выводами Гилберта Дэниелса, замерявшего части тела, но на сей раз касался святая святых — мозга, источника наших мыслей и чувств.
Миллер был озадачен. Согласно ключевому положению, лежавшему в основе концепции «усредненного мозга», у большинства людей он должен незначительно отличаться от усредненной модели. Мало того, по твердому убеждению нейробиологов, у некоторых людей картина активности мозга должна полностью совпасть с «усредненной». Тем не менее мозг участников исследования даже приблизительно не напоминал картину среднего. Предположив, что дело в неисправном оборудовании, Миллер повторил эксперимент спустя несколько месяцев с теми же участниками и заданиями. И получил те же результаты: новая карта мозга почти не отличалась от старой и по-прежнему мало напоминала карту «усредненного мозга».
«Таким образом я убедился, что индивидуальные различия, наблюдаемые во время исследования, неслучайны и непосредственно связаны с тем, как каждый испытуемый выполняет задание. Память человека имеет свой уникальный нейронный рисунок, — объяснял мне Миллер. — Но самое удивительное, что эти различия в ее картине весьма ярко выражены»
[32].
«Весьма яркие» различия, выявленные Миллером в человеческом мозге, не ограничивались вербальной памятью. Их также наблюдали в исследованиях, касающихся распознавания лиц и ментальных образов, процессов обучения и эмоциональной сферы
[33]. Этот факт невозможно игнорировать: если при построении теории мышления, восприятия или личности опираться на данные «усредненного мозга», скорее всего, ваша теория окажется неприменимой на практике. Итак, допущение, на котором десятилетиями строились исследования работы мозга, оказалось пустышкой. В природе не существует усредненного мозга.
Опубликованные Миллером парадоксальные выводы поначалу были восприняты со скептицизмом. Некоторые ученые предположили, что результаты эксперимента могли быть искажены неточностями программных алгоритмов или что исследователю просто не повезло с испытуемыми: среди них почему-то оказалось слишком много «аномальщиков». Впрочем, чаще всего коллеги Миллера относились к его результатам не со скептицизмом, а с безразличием. «Еще до меня многие подмечали то же самое в собственных работах, но пренебрегали этим, — рассказывал Миллер. — Они говорили: “Подумаешь, это и так давно известно. Поэтому-то мы и берем усредненную картину, ведь она включает в себя все индивидуальные различия. Зачем обращать внимание на то, что не имеет значения?”»
[34]
И все же Миллер был убежден: это важно. Речь шла не об обычных научных дискуссиях, а о проблеме с вполне практическими последствиями. «Ко мне обращались люди, которых интересовала взаимосвязь нейробиологии и юриспруденции, — объяснял ученый. — Им нужны были данные, позволяющие продемонстрировать суду признаки психических заболеваний или отклонений. Они хотели получать такие результаты сканирования мозга, которые давали бы возможность сразу решать, стоит ли сажать человека в тюрьму, поэтому информация о том, что мозг каждого из нас значительно отличается от усредненной модели, имела для них огромное значение»
[35].
Миллер был не единственным, кто столкнулся с дилеммой допустимости использования усредненных моделей. В любой области науки о человеке долгое время применялась одна схема проведения экспериментов: группу людей помещали в одинаковые условия, после чего рассчитывался показанный ими средний результат, на основании чего делался вывод относительно всех гомо сапиенс. Биологи верят в теорию усредненной клетки, онкологи предлагают способы лечения усредненной опухоли, а генетики ищут усредненный геном. И наши школы по-прежнему продолжают оценивать учеников, сравнивая их с середнячком, а рекрутеры при выборе кандидата сопоставляют его со средним претендентом и средним сотрудником. А между тем в мире нет ни усредненного тела, ни усредненного мозга, а значит, пора задать себе один очень важный вопрос: как наше общество докатилось до непоколебимой веры в среднее?
