– Что удивительно?
– Он был слишком на виду… Коммунист, пьяница и гей… Не думаю, что он был хорошим шпионом.
– Но разве у него не было своей программы на Би-би-си, где-то в Вестминстере? Помнится, он приглашал туда самого Черчилля…
– Он был совсем не глуп, я не об этом… Просто слишком уж бросался в глаза.
– И был гомофилом, – добавил Корелл.
– Да, черт…
– Их, я слышал, там много.
– Где? Кого?
– Среди коммунистов, я слышал, много гомофилов, – пояснил Корелл.
– Не знаю, – процедил сквозь зубы Ганди.
– Многие из них подаются в политику, разве не так?
– Какая чушь…
– Но…
– Глупейший предрассудок, – возмутился Ганди. – Правда в том, что гомофилы чувствуют себя вне любого сообщества. Они изгои. Кристофер Ишервуд
[51] писал где-то, что от него постоянно что-то требовали – писать книги, заниматься политикой… Все – друзья, родители, коллеги – ожидали почему-то, что он должен перевернуть все с ног на голову. Похоже, это общее чувство для многих гомофилов.
– А Тьюринг?
– Да, он определенно был гомофилом.
– И коммунистом?
– Ни в малейшей степени. Алан был аполитичен до мозга костей. Ему было достаточно своих проблем.
– Понимаю…
– Понимаете? Для меня лично этот момент остается одним из самых непонятных. Что заставляло Алана идти против всех? Писать о человеческом мозге как о системе, которую можно смоделировать и сымитировать?.. Может, повернем обратно, как думаете?
– Простите? – не понял Леонард.
– Вернемся в город?
– Да, конечно… Что вы там говорили насчет системы, которую можно смоделировать?
***
Выступать в роли лектора – последнее, чего хотелось бы Робину Ганди. Его занимали другие, куда более тревожные мысли, поэтому он решил проигнорировать последний вопрос. Но полицейский упорствовал, и тогда Ганди начал осторожно вводить его в курс дела. Он был удивлен. Молодой человек, который только что раздражал его, а потом вдруг разбудил в нем почти отеческие чувства, был наслышан даже о работе Тьюринга «О вычислимых числах» и знаком с основами логики. Все, что говорил ему Робин, он схватывал буквально на лету – так, по крайней мере, казалось со стороны.
– Идея механического мозга не свалилась к нему из ниоткуда. Можно сказать, Алан шел к ней всю жизнь… Я задаю себе вопрос: не сыграла ли здесь решающую роль его давняя любовь? Знаете вы или нет, но в семнадцать лет Алан полюбил юношу по имени Кристофер. Он вспоминал, что благословлял землю, по которой ходил его друг.
– Кристофер? – переспросил Корелл.
– Да, Кристофер Морком. Действительно одаренный молодой человек. Это под его влиянием Алан наплевал на неудачи в школе и решил податься в Кембридж. Они поступали туда вместе, но вскоре после того Кристофер умер… Вроде какая-то форма молочного туберкулеза. Можете себе представить, какой это был удар для Алана. Он ходил сам не свой… До конца так и не смог смириться со смертью Кристофера.
Ганди вздохнул.
– Он готов был заплатить какую угодно цену, лишь бы Кристофер Морком продолжал жить. И, поскольку относился с большим недоверием к россказням о бессмертии души, нашел свой способ решения проблемы. Алан написал научное сочинение. Вы, конечно, наслышаны о проблеме свободы и предопределенности? Возможна ли свобода в мире, который управляется физическими законами? Вопрос казался решенным, когда в девятисотом году открыли законы квантовой механики. Элементарные частицы в ядре движутся будто бы по собственной прихоти, не подчиняясь никаким законам. Эйнштейн – неисправимый детерминист – никак не хотел с этим смириться. Он не принимал квантовой физики, хотел, чтобы и на уровне микромира вселенная сохраняла все тот же строгий порядок, приписываемый ей его теорией относительности. Но для Алана квантовая механика стала неисчерпаемым источником вдохновения. Душа, писал он, это атомная структура в мозге, в силу своей независимости управляющая всеми остальными молекулярными образованиями человеческого тела. После смерти она покидает тело и находит себе другое пристанище. В зрелом возрасте Алан, конечно, стыдился этого сочинения. Но интерес к молекулярным структурам мозга остался и повел его дальше…
– Куда же?
– К попытке математического осмысления биологических законов. Точнее, механического. В работе «О вычислимых числах» он разграничил вычислимые и невычислимые параметры, мозга в частности. То есть выделил параметры, которые можно вычислить, следуя относительно несложному алгоритму. Алан прекрасно осознавал ограниченность своего метода, но в первую очередь его интересовали…
– Его возможности, – подсказал Корелл.
– Именно! Исчисляемые числа мы можем запросто заложить в машину, и здесь открываются головокружительные возможности. Но идея мозга как механической структуры пришла не сразу. Во время работы в Принстоне Алан скорее склонялся к интуитивной природе мышления, то есть к индуцированию мыслей извне. Но потом переменил точку зрения, и это, как мне кажется, связано с его обращением к электронике. Он понимал, как много выиграет процесс, если будет проходить со световой скоростью.
– Неужели простейший контакт между полюсами способен запустить мыслительный процесс, со всеми его нюансами и психическими сложностями? – удивился Корелл.
– Да, задумка была такая. Когда после войны Алан продумывал устройство того, что мы сегодня называем вычислительной машиной, он почти не принимал в расчет практические последствия, которые может иметь его изобретение. С самого начала он стремился к другому.
– К чему же?
– К механической имитации мышления.
– Звучит безумно.
– Это так. Но поймите одну вещь. Чем больше Алан углублялся в изучение работы мозга, тем больше убеждался в его сходстве с механизмом. Не такое уж безумное сравнение, как кажется на первый взгляд… Миллионы и миллионы нейронов… как могла бы функционировать эта махина, не имей она в своей основе логической структуры? А логика тем и характерна, что делима на отдельные модусы и представима в виде моделей, которые можно имитировать. Не исключено, что существуют и квантовомеханические аспекты, усложняющие картину. И я почти убежден, что с годами Алан придавал этой стороне все большее значение. Но в те годы он был одержим идеей мышления как чисто механического процесса… Он не делал исключения даже для того, что мы называем художественным творчеством.
– Черт…
– Алан полагал, что мигу творческого озарения предшествует скрытый механический процесс. Возьмем, к примеру, выключатель. Мы нажимаем кнопку – свет загорается. Нам кажется, что все происходит будто по мановению волшебной палочки. На самом деле нажатие кнопки запускает процесс движения электронов по проводам. Но этот процесс от нас скрыт. Алан полагал, что мозг работает по такому же принципу. Идеи приходят будто бы ниоткуда, но за каждой из них – процесс, протекающий по определенной модели, которую можно описать. И то, что она работает быстро, не исключает ее механической природы.
