– Сосватали ее? – спросил Ясмуд, приложив все силы для того, чтобы голос его прозвучал не просто ровно, а скучно.
– А ты как думаешь? – усмехнулась Василиса.
– Почем я знаю. – Он пожал плечами. – Не моя забота.
– Врешь! Ты все дни только об этом и думаешь. Сохнешь по княгине, признайся?
– Сама не знаешь, что болтаешь. – Ясмуд сплюнул в темноту и принялся укладываться, взбивая сено под головой. – Дура. Не стану больше тебя слушать.
– А ты послушай, – жарко зашептала Василиса, придвигаясь вплотную. – Чтобы знал, на кого заришься. Напрасно изводишь себя. Нет сердца у нее. А мое – вот оно.
Поймав в темноте ладонь Ясмуда, она приложила ее к своей груди. Еще немного, и он сам бы схватил ее другой рукой.
– Уйди, – проворчал он, высвободившись. – Добром прошу. Не доводи, Василиса. Скину ведь.
– Ах, скинешь? – забормотала она, отстраняясь. – Не мила тебе Василиса? Не ровня, да? Так знай же, что твоя Ольга сотворила…
Окаменев, Ясмуд понял, что услышит сейчас что-то ужасное, и не ошибся. По мере того как Василиса передавала ему новости, ему становилось все холоднее и холоднее, хотя ночь не сделалась менее душной.
Только теперь стало ясно, для чего Ольге понадобились новые сваты. Чтобы расправиться с ними, так же, как с предыдущими. Нет, этих не закопали в землю. Сожгли. И тоже живьем. Отправив их мыться, Ольга приказала заложить окна и двери бани, а потом поджечь. Сгорели все.
– И не только люди, – бубнила Василиса, призрачно белея в темноте. – Говорят, из трубы нечистая с воем вылетела. У-у-у! А княгиня твоя смеялась, будто безумная.
– Хватит, – оборвал ее Ясмуд.
– Я что, я ничего, – сказала она, чуть гнусавя, словно большая мурлыкающая кошка. – Велишь молчать, буду молчать. Велишь говорить или, допустим, раздеться…
– Раздевайся.
– Это я быстро, – пообещала Василиса, хихикая.
Кроме рубахи, на ней ничего не было. Жаркая, податливая, она дождалась, пока Ясмуд зарычит, скрипя зубами, а потом торопливо задвигалась под ним. Получая свое.
– Ты как сова ухаешь, – заметил он позже, когда они лежали на сене и, переводя дух, смотрели на звезды сквозь прорехи в кровле.
– Так сладко было-о, – пропела она. – Хорошо мне с тобой, Ясненький мой. Давай теперь всегда спать вместе.
– Нет, – сказал Ясмуд. – Только сегодня. Иди сюда.
И снова они рычали и ухали на сеновале так, что дворовые до света не спали, все томились и ворочались.
Глава XV
Любовь, земная и небесная
Никто не мог исцелить княгиню Ольгу. Походив вокруг тлеющих развалин бани, она почувствовала себя плохо и слегла. Сперва все решили, что она дымом надышалась, но дни шли, а Ольга все не вставала с ложа. Без конца бредила, перестала есть, только воду пила жадно и опять падала на подушку, лицом желтая, исхудавшая, бессильная.
Няньки с боярынями на цыпочках ходили, шепотом переговаривались, все надеялись, что проснется княгиня здоровою. Нет, не приносил сон облегчения. Что-то выкрикивала она в бреду, кому-то грозила, куда-то убегала. А наутро снова лежала пластом, не имея сил встать.
Знахарей и лекарей перебывало в тереме превеликое множество. Кто отвары давал, кто мази, кто заклятиями порчу отгонял – без толку. Через неделю даже жрецы отступились. Призвали отшельника Нила, жившего в пещере на берегу Днепра, так он переступать порог опочивальни отказался, только трясся и молитвы шептал.
– Что ты там увидал? – спросили у него.
– Смерть, – ответил он, тыча дрожащим пальцем. – Смерть там. Волосы матушке расчесывает. Кто помешает, того тоже приберет.
После этого осталось только ждать конца. Так и сделали. Стало в княжеских покоях тихо и торжественно, как в склепе. Но неожиданно за дверью раздался слабый голос Ольги.
– Позовите, – причитала она, – позовите…
Все решили, что она хочет повидать перед смертью сына, но ошиблись. Ольга требовала привести к ней Ясмуда.
Сутки минули, прежде чем он появился, покрытый потом и пылью, с безумным взором. Взял ее за тощую руку, и она сразу уснула. Через несколько часов открыла глаза, слабо улыбнулась сидящему рядом Ясмуду и попросила моченое яблочко. Заодно и свежий бублик сжевала. И с этой минуты быстро пошла на поправку.
– Слава богу, – сказал Ясмуд, когда стало ясно, что хворь отступила окончательно.
– Не бог меня с того света вытащил, – возразила Ольга. – Ты. Сколько же ты меня за руку держал? День? Ночь?
– Не помню.
Он отвел взгляд. Она окликнула:
– Ясмуд!
– А? – спросил он, не поворачивая головы.
Они сидели в саду на подвесных качелях, слегка отталкиваясь от утоптанной земли ногами. Свиристели невидимые птицы. Гридни стояли вдалеке, повернувшись спинами, как им было приказано.
– Ты меня все еще любишь? – спросила она.
Он молча кивнул.
– После всего, что я сделала? – не унималась Ольга.
Ясмуд опять кивнул.
– А как же твой Христос? Он ведь теперь на меня гневается, небось?
– Он ни на кого не гневается, княгиня. Всем грехи прощает. Для него все равны.
– Тогда почему ты меня винишь, Ясмуд? – спросила Ольга. – Христос прощает, а ты нет?
– Я всего лишь человек, – ответил он.
– Пока тебя не было, в Киев грецкие странники приходили, – сказала она. – Я их про истинную веру расспрашивала.
В ее голосе послышались торжествующие нотки.
– И что они тебе сказали? – спросил Ясмуд.
– Много всякого разного. Бог един, тут вы сходитесь. Но он не только любит, а еще и карает.
– Наверное, – неохотно согласился он.
Ольга оттолкнулась ногами сильнее, усилив раскачивание.
– Око за око, – сказала она. – Вот заповедь божья.
– Это старый завет, – возразил Ясмуд. – Христос людям новый принес. В писаниях так и говорится. Сейчас, дай припомнить… – Он немного покачался молча, а потом заговорил, как по писаному. – Все слышали, что сказано: око за око и зуб за зуб. А я говорю вам иное. Говорю: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим и… и молитесь за обижающих вас.
– Но зачем? Почему?
– Ибо если мы будем любить любящих нас, то какая нам награда? Так каждый может. Дитя мать любит, мать – дитя. Природой заложено.
– А ты кого любишь? – спросила Ольга.
– Знаешь ведь, – буркнул Ясмуд. – Зачем мучаешь?
– Жестокая я. Злая. Разве не понял еще?
– Врешь, княгиня. Добрая ты.
