– Соплив ты пока для князя.
– Да как смеешь ты, баба, против мужской воли идти?
Святослав не успел заметить, как мать оказалась рядом с занесенной рукой. Шлеп! Его щеку обожгла увесистая оплеуха. Шлеп! Голова мальчика качнулась в противоположную сторону.
– Еще? – спросила Ольга. – Добавки хочешь?
Святослав попятился, глядя на нее, как звереныш, загнанный в угол: цапнуть страшно, но зубки на всякий случай оскалены.
– Не смей меня бить! – прошипел он.
– Пока не буду, – спокойно сказала Ольга, собрав руки под вздымающейся грудью. – Если не заслужишь.
Бросив на нее еще один затравленный взгляд, Святослав направился к выходу.
– Стой, – прозвучал материнский голос.
Как будто бич хлестнул за спиной. Мальчик замер в неустойчивом равновесии. Наконец поставил поднятую ногу на пол и озирнулся.
– Прежде чем уйдешь, я тебе вопрос задам, – сказала Ольга. – А ты ответишь.
Святослав повернулся к ней лицом. Пальцы его рук, заведенных за спину, сплетались и расплетались. Стоял набычившись, зыркая из-под насупленных бровей.
– Чего тебе? – спросил он с вызовом.
– Неправильно со мной разговариваешь, – бесстрастно заметила Ольга. – Следует спросить: чего желаешь, матушка?
Святослав поджал губы, но, стоило матери шагнуть вперед, выдавил из себя:
– Чего тебе надобно, матушка?
– Мне надобно прояснить одну вещь, сын мой. – Ольга присела, чтобы их глаза оказались на одном уровне. – Кто учит тебя непокорство проявлять? Кто настраивает тебя против меня?
– Никто, – буркнул Святослав, не вынимая рук из-за спины.
– Скажи добром. Мы ведь родные с тобой, одна кровь. А тот, кто тебя подзуживает, хочет нас рассорить для своей выгоды.
– Никто меня не подзуживает, – упрямился мальчик.
На его остром личике появилось торжествующее выражение. Он смекнул, что своим упорством может безнаказанно досаждать матери, и пользовался случаем. Ольга тоже это поняла и медленно поднялась.
– Ладно, – молвила она. – Не хочешь говорить, не надо. Я у Ясмуда спрошу.
– Твой Ясмуд глуп, – сказал Святослав. – Надоел мне. Хватит его привечать. Гони его.
Каплевидные глаза Ольги превратились в две узкие щели.
– И тут ты не со своего голоса поешь. Кто-то учит.
– Я сам себе указ. Я – князь. – Сын ударил себя кулаком в грудь. – Ты состаришься, и я на престол сяду. Поглядим тогда.
Выпроводив его, Ольга кликнула к себе Ясмуда. Запыхавшийся, он явился почти сразу, пряча перепачканные руки.
– Что там у тебя? – раздраженно спросила она.
– Не успел отмыть, – пояснил он смущенно.
– Это я вижу. Почему пальцы черные?
– Чернила делал, княгиня. Евангелия переписываю.
– Зачем они тебе, раз уже есть? – не унималась Ольга, не успевшая остыть после спора с сыном.
– Чтобы другие тоже прочли, – ответил Ясмуд, улыбаясь светло и просто.
– Другого занятия не нашел?
– Нет, княгиня.
Он редко звал ее по имени, хотя ночевал в Ольгиных покоях как минимум раз в неделю. Странное дело, но это их не сближало. Напротив, ей казалось, что Ясмуд отдаляется все больше. Куда-то туда, откуда все ее государственные дела представлялись нелепыми и смешными. Ее это сердило и немного пугало.
Все чаще задумывалась Ольга над тем, что с ней будет, если учение Христа истинно. Прежде все было просто и ясно. После смерти она опять станет княгиней в далеких краях, куда нет ходу при жизни. Там будет все то же: борьба за престол, войны с соседями, победы и поражения. Но мысль о Страшном суде, через который пройдут все в свой черед, не давал Ольге покоя. Услышав про то, как мертвые восстанут, чтобы получить воздаяние за свои плохие и добрые дела, она сердцем почуяла, что это правда. Возможно, она всегда предполагала нечто в таком роде, но гнала от себя догадки, чтобы ожидание будущей расплаты не отравляло нынешнюю жизнь. После разговоров с Ясмудом это сделалось невозможным.
– Княги-иня, – передразнила она. – Все о любви божьей толкуешь, а от самого слова ласкового не дождешься.
– Твоя правда, Ольга, – потупился Ясмуд.
– Почему не Ольгонька? – спросила она нервно.
Он покачал головой:
– Боюсь привыкнуть. Ляпну при посторонних, сраму не оберешься.
– Думаешь, дворня ничего не видит, не слышит?
– Пока мы приличия соблюдаем, они тоже помалкивать станут, – сказал Ясмуд.
– Приличия, – повторила Ольга в сердцах. – Надоело! Все надоело. Одна за все в ответе, остальные только промаха моего ждут. А тут еще Святослав…
– Что с ним?
– Совсем от рук отбился. Язык распускает. Ты совсем воспитание забросил. Дядька называется.
– Перестал признавать меня Святослав, – согласился Ясмуд. – Все больше со Свенхильдом и его сыновьями время проводит. Одногодки. Я ему больше не указ. Отозвала бы ты меня от него, княгиня. Так нам обоим лучше будет.
– Отозвать? – Ольга бросила на него зоркий ястребиный взгляд. – Ладно, будь по-твоему. При мне останешься.
– При тебе?
– Не бойся, не для любовных утех. Помогать станешь в делах государственных. Советником тебя назначу.
– Какой из меня советник, – замялся Ясмуд. – Божьему человеку – божье, кесарю – кесарево.
– Кесарь – это кто? – осведомилась Ольга.
– Правитель, навроде царя татарского.
– Опять, небось, слова Христа повторяешь?
– Как же не повторять, когда вся мудрость в них сокрыта.
– Значит, ты у нас шибко мудрый теперь, – прищурилась она. – Вот и подсказывай мне, темной. Садись. Сядь, говорю!
Повинуясь нетерпеливому взмаху Ольгиной руки, Ясмуд занял место за столом. Она села напротив, превратившись в темный силуэт на фоне цветного витража, просвечиваемого насквозь солнечными лучами.
– Что будем с новгородскими землями делать? – спросила она, упершись руками в стол. – Идти мне дальше на север или лучше не переправляться через Лугу
[18]?
– Нашла кого спрашивать, княгиня, – пробормотал Ясмуд, качая головой. – Я там не был ни разу.
– Карту погляди.
Ольга придвинула к нему старинный пергамент с истрепавшимися краями. Не прикоснувшись к нему, он опять покачал головой:
– Не смыслю ничего в картах, княгиня.
