– Зачем? – спросил он, дернув плечами.
– Я больна совсем. Похорони, потом поезжай куда хочешь.
Святослав бросил на нее быстрый взгляд исподлобья:
– Рано тебе о смерти думать, матушка. Я еще лекарей пришлю.
– Не нужны лекари. – Ольга качнула головой на подушке и сложила ладони на груди. – Моя смерть не за горами.
– Все там будем, – вздохнул Святослав, кривясь и морщась.
– Я буду там через три дня, сынок.
– Выдумываешь ты все, матушка. Откуда тебе знать?
– На третий день он придет, – ответила Ольга. – Тогда все и кончится. Без него не умру.
– Без кого? – спросил Святослав, вскинувшись всем крупным телом. – Кто должен прийти?
– Ясмуд, – ответила она, как бы удивившись, что ей приходится объяснять столь очевидные вещи.
– А.
Вот и все, что промолвил Святослав.
– Он меня не оставит, я знаю, – убежденно сказала Ольга.
– Ну да. Тогда сбежал, а теперь не бросит.
– Конечно. Я его зову в мыслях. Он услышит.
– Тогда тебе не о чем тревожиться, – сказал Святослав, вставая. – А мне пора.
– Все-таки уезжаешь?
– Я – князь. Мне о державе заботиться надо.
– Ладно, – согласилась Ольга. – Неволить не стану. Но перед отъездом просьбы мои исполни, сынок.
– Исполню. Говори свои просьбы.
– Я желаю быть погребенной по-христиански, – заговорила Ольга, глядя прямо перед собой, а не на сына, словно его уже не было рядом. – Пошли золото в Царьград патриарху Полиевкту. Пусть помолится обо мне и всей Руси.
– Сделаю, – пообещал Святослав. – Еще что?
– Тризны по мне не допусти, – продолжала Ольга. – Хватит той, что я по отцу твоему справила. Не нужен мне курган. Даже насыпи не нужно. Пусть будет могила вровень с землей. При жизни слишком высоко возносилась, пора и честь знать.
– Все? – спросил сын, переступив с ноги на ногу.
– Жрецов пускай гонят прочь, ежели явятся. Обряд надо мной пресвитер киевский проведет.
– Добро, – сказал Святослав.
По лицу его было видно, что он в близкую кончину матери не верит. Ольга печально посмотрела на него:
– Знаешь, о чем я жалею теперь? Что мало тебе любви дала.
– Тебе было кому ее давать, – отрезал он и вышел.
Ольга осталась одна и больше уж не поднималась с постели, как будто потратила последние силы на то, чтобы убедить сына устроить ей погребение по христианскому обычаю. Святослав ее не навещал, она не знала даже, покинул ли он Киев или остался. Жизнь стремительно покидала ее. Это походило на то, как гаснет огонь, в который перестали подбрасывать дрова.
Ольга выпивала не больше глотка воды за раз, ничего не ела, почти не разговаривала и лежала в оцепенении, поглощенная какими-то своими думами. На одиннадцатый день червоного месяца 969 года от Рождества Христова пресвитер вышел от нее с горестной вестью о том, что раба Божья Елена, в миру Ольга, приняла причастие и отходит.
– Велики ее заслуги перед Господом нашим, коли Он забирает ее в воскресенье, как бы напоминая нам о воскрешении Сына своего единородного, – молвил он.
Близкие люди, собравшиеся возле покоев княгини, запричитали и заплакали, вместо того, чтобы возрадоваться, да и сам священник был невесел. Огорчала его не столько смерть Ольги, сколько мысли о своей собственной кончине, которая однажды неминуемо случится. От этого печаль его была неподдельной и очень глубокой. Держась за грудь, он попросил распахнуть окно, и стали слышны тревожные голоса дворни, толпящейся внизу. Там откуда-то узнали, что княгиня помирает, и кто-то завыл надрывно, перекрывая общее бормотание.
Слышала эти голоса и Ольга. Они беспокоили ее, мешали сосредоточиться перед переходом в вечную обитель. Она сомкнула веки, но тут же открыла их, почувствовав, что опять находится в опочивальне не одна. В глазах мутилось. Перед Ольгой стояла мужская фигура в черном.
– Уйди, Богом прошу, – попросила она, вяло двигая онемевшими губами. – Потом молитву прочитаешь.
– А все молитвы уже прочитаны, – сказал человек и осторожно опустился рядом.
– Ясмуд, – пролепетала Ольга. – Милый, хороший. Я верила, что ты придешь, а потом перестала.
– Ну и зря, – улыбнулся он. – Разве я мог не прийти?
– Зачем ты сбежал тогда? Тебя Святослав обидел?
– Что ты, что ты! Как он мог обидеть своего дядьку?
Ясмуд покачал головой. Она у него была белая.
– Снег идет? – испугалась Ольга.
– Сейчас лето, – улыбнулся он. – Благодать. Люблю, когда тепло и солнышко светит.
– Ты не сказал, куда подевался, когда вы в Вышгород поехали, – обиженно напомнила она.
– Сиганул с саней – и в поле, – стал рассказывать Ясмуд. – А ведь метель была, не приведи Господь. Заплутал и в овраг свалился. Еле выбрался. Но саней уж не нашел. Брел, брел, покуда из сил не выбился. Упал в снег. Думал, конец.
– Господи Иисусе! – воскликнула Ольга, приподнявшись на локтях, чтобы лучше видеть. – Пальцы целы? Не отморозил?
– Бог миловал, – успокоил ее Ясмуд. – Это недолго длилось. Спасение уж совсем близко было.
– Ты заснул? Говорят, те, кто в снегу замерзает, всегда засыпают и видят сны хорошие…
– Наоборот. До того я спал, а потом пробудился. И сны кончились. Хорошие и плохие.
– Как это? – изумилась Ольга.
– Все просто. Помнишь, как говорил Спаситель ученикам в саду? Будьте здесь и бодрствуйте со мною.
– Не понимаю, – пожаловалась она.
– Ничего, скоро поймешь, – успокоил ее Ясмуд. – Все еще будет.
– Куда ты? – испугалась Ольга, увидев, что он отдаляется.
Приложив палец к губам, Ясмуд указал на дверь. Она отворилась, впуская пресвитера, крадущегося на цыпочках и внимательно вглядывающегося в ее лицо. Она посмотрела туда, где стоял Ясмуд, но тот уже пропал.
– Где он? – спросила она, с трудом ворочая языком.
– Я здесь, – прошептал пресвитер, поднимая крест.
– Не ты. Он.
– Кто?
– Тот, кто говорил со мной сейчас, – пролепетала Ольга, зная наперед, что сейчас услышит.
– Никто не входил, – отвечал пресвитер, глядя на нее с жалостью. – Успокойся. – Он стал водить крестом над нею. – Не волнуйся и не страшись ничего, дщерь моя. Умереть – это как уснуть.
– Врешь, – сказала ему Ольга, улыбаясь. – Умереть – это как проснуться. Так он сказал. Я ему верю. Он…
«Знает», – произнесли губы княгини Ольги, но из них не вырвалось ни звука. Для этого нужно было дыхание, а оно кончилось.
