– Я была у нее в долгу, – мотивировала нам свое решение Глэсс, сидя на веранде и невозмутимо продолжая рассказ. – Разумеется, это самая большая жертва, которую я когда-либо была и буду способна в своей жизни принести, но, в конце концов, что бы мы все без Терезы делали?
Одетая в одно лишь кружевное белье, скрытое свисавшим до колен поношенным пальто, в котором она когда-то приехала из Америки, Глэсс поздно вечером появилась на крыльце похоронного бюро, стуча в дверь толстого и, что было куда более существенно, неженатого г-на Х. Хендрикса. Тереза припарковала машину в квартале от него, но мы все равно могли различить ее фигуру, склоненную под натиском порывистого ветра, и свет в проеме распахнувшейся двери. Развевавшиеся полы пальто обвивали ее худые колени, как обрывки паруса потерпевшего крушение корабля. Надвигалась неспокойная ночь – во всех смыслах этого слова.
– Что Глэсс там делает? – спросила Диана.
– Она пошла к этому толстому дяде, – объяснила Тереза. – Он присматривает за моим мертвым папой, но теперь нам нужно его забрать.
– Зачем?
– Чтобы похоронить, солнышко. Мертвых людей принято хоронить.
Снаружи похолодало, причем настолько, что Терезе то и дело приходилось протирать рукавом запотевшее ветровое стекло. Небо, по которому проносились рваные грозовые облака, предвещало дождь. Мы с Дианой, устроившись на заднем сиденье, могли со своего места без труда рассмотреть все то, что было выставлено в маленьком оконце конторы. По сей день я абсолютно уверен – мало что выглядит настолько удручающе, как те предметы, которые может в качестве образцовых работ выставлять похоронных дел мастер: гробы, обитые бархатом, но все равно производящие впечатление чересчур коротких; урны, возвышающиеся на своих пьедесталах, как одинокие маленькие короли; где-то между ними – вывеска, сообщающая, что владелец также оказывает услуги погребения в море; распятие; плакат с надписью «А застрахованы ли вы от самого страшного?».
К г-ну Х. Хендриксу Глэсс, как она сообщила ему уже в доме, якобы привело отнюдь не желание приобщиться к самому страшному, а желание проститься с профессором, бывшим одним из немногочисленных старых друзей ее семьи.
– Я ему говорю: «Вы знаете, мне бы хотелось попрощаться с профессором, – рассказывала она тем вечером, сидя на веранде, – но вы же понимаете, что подумают эти люди, если я приду вместе со всеми на кладбище», что-то вроде того.
Классический пример, как плохая репутация может сослужить хорошую службу.
Дородный г-н Хендрикс внимательно слушал, пытаясь смотреть ей прямо в глаза, но взгляд его то и дело опускался туда, где из-под воротника пальто выглядывало белое кружево. Он провел Глэсс через дом, в котором, кроме него, не обитало ни одной живой души: ассистент с дергающимся кадыком приходил только в рабочие часы. Однако, когда она попросила показать ей комнаты, где проходило обмывание и переодевание покойных, г-н Хендрикс замер в нерешительности.
– Не совсем обычное желание, – начал было он.
– Но ведь и вы не совсем обычный человек, не так ли? – пропела Глэсс, и г-н Х. Хендрикс, судорожно сглотнув, кивнул и направился к дверям, переваливаясь, как неповоротливая марионетка, которую внезапно дернули за ниточки.
В комнате, облицованной кафелем, стояли два массивных закрытых гроба из темного дуба, взгроможденные на простые деревянные козлы и похожие при этом друг на друга как две капли воды. Глэсс остановилась в недоумении: для нее было само собой разумеющимся, что в недрах сего заведения она обнаружит только гроб многоуважаемого профессора, как если бы смерть следовала четкому расписанию, согласно которому она может забирать по одному человеку в день или даже в неделю. Она осторожно указала на один из них.
– Это…
Г-н Хендрикс торжественно кивнул.
– И он уже… как это… готов там, да? Или вы его еще раз откроете?
– Ни в коем случае, – твердо ответил Хендрикс. – Так распорядилась дочь покойного.
Глэсс кивнула. Любой другой ответ был бы для нее знаком немедленно распрощаться. Она глубоко вздохнула, и будто бы случайно пальто на ее груди распахнулось чуточку больше. В глазах г-на Х. Хендрикса появился странный блеск, а Глэсс в это время сложила руки и застыла, будто погрузившись в молитву, – она и в самом деле молилась, но вовсе не за душу усопшего, как мог бы подумать г-н Хендрикс. После чего она обернулась к стоявшему от волнения на цыпочках мужчине – что, безусловно, давалось ему при его комплекции с трудом – и спросила, не будет ли у него стаканчика чего-нибудь.
– Воды? – наивно переспросил Хендрикс.
– Водки, – сухо ответила Глэсс.
Г-н Хендрикс проводил ее через весь дом в гостиную, где извлек из шкафа – столь же спешно, сколь и неповоротливо – бутылку и два стакана, которые тут же наполнил до краев. Глэсс, поправив пояс пальто, уселась на диван, с которого посыпались бархатные подушки, закинула ногу на ногу, сообщила, что так ей гораздо лучше, и попросила все же принести ей глоток воды.
– Как же это противно! – покачала головой Глэсс, вспоминая, как пришлось играть роль соблазнительницы. – Как противно играть дурочку, поверьте на слово!
Покуда господин владелец похоронного бюро бегал на кухню, в его стакане растворялось прописанное Терезе врачом снотворное. Изменился ли от этого вкус водки, она не знала, но сам дородный Х. Хендрикс об этом так и не узнал: вернувшись, он доверчиво плюхнулся рядом с Глэсс и от волнения осушил стакан одним махом. К ее большому облегчению, порошок начал действовать практически сразу же и лишил г-на Хендрикса возможности поупражняться в любовных утехах прямо на диване или где бы то ни было еще – снотворное оказалось настолько сильным, что Хендрикс упал в подушки там же, где сидел.
Глэсс облегченно вздохнула, подняла бокал, взмахнула в сторону комнаты, где стояли гробы, в левом или правом из которых покоился профессор, и опрокинула свой первый за этот вечер стакан.
Снаружи Тереза по-прежнему сидела в машине и терпеливо ждала, что мы с Дианой когда-нибудь уснем от скуки, чего мы, однако, делать не собирались: нам было ясно, как божий день, что должно произойти что-то великое – по меньшей мере такое же великое, как вторая, уже наполовину пустая гигантская упаковка мармеладок, лежащая между нами на сиденье. По крыше машины барабанил дождь, и время от времени сквозь его шум тихо скрипели по стеклу дворники.
– Пора, – выдохнула Тереза, когда наконец распахнулась дверь и Глэсс замахала нам рукой. Когда мы протиснулись мимо нее в дверь похоронного бюро, я заметил, как по голым ногам у нее бегут мурашки. В руке Глэсс сжимала уже вновь наполненный стакан.
Как только за нами захлопнулась дверь, Тереза схватила ее за плечи и вопрошающе посмотрела в глаза.
– Тебе пришлось?..
– Нет.
Тереза с нежностью отвела ей со лба прядь волос и осторожно поцеловала в щеку.
– И все равно спасибо тебе.
