Диана, в одном из своих бесчисленных бесцветных балахонов, стоит перед столом нездорово стерильной чистоты, за которым сидит долговязый и, что неудивительно, молодой полицейский, который пытается впихнуть лист бумаги в некое подобие печатной машинки. Это Ассман. Тот самый, что два года назад совершил провальную попытку узнать, кто же изрисовал стену дома того гинекологического психопата, который доводил несчастную НЛО. Думаю, он запомнил этот визит не хуже, чем мы. Прекрасно.
На приставленном деревянном стуле сидит, по-видимому, Кора – худая и измученная. Не знаю, решила ли Диана отвечать за всех или просто Ассман ее выбрал; не знаю, где родители Коры и в курсе ли они вообще. Завидев нас, Диана улыбается. Ассман, бросив на нас взгляд, делает знак подождать и, справившись наконец с листом, оборачивается к ней.
– Что вы делали в это время суток у реки?
– Я вам уже сообщала.
– Мне нужно составить протокол, – склонившись над машинкой, Ассман не замечает, как прекрасна моя сестра, когда говорит, – как она плавно поднимает и опускает руки, перебирая пальцами, колышущимися подобно языкам пламени.
– Мы купались. Разве это запрещено?
– И темнота вам не мешала?
– Сегодня полнолуние.
– На вас были купальники?
– Для чего?
Клавиши печатной машинки монотонно стучат, западая на одной и той же букве. Ассман то и дело вытаскивает ее длинными нервными пальцами.
– Вы часто это делаете? Купаетесь по ночам?
– Да.
– Когда вы заметили, что за вами наблюдают?
– Мы этого вообще не заметили. Этот недоносок сидел где-то в кустах и кончал.
– По вашему мнению.
– По объективной данности. Мы нашли его со спущенными штанами.
– А где была в это время собака?
– Мне-то откуда знать? Это, черт побери, его собака, – пальцы Дианы танцуют, будто распутывая невидимый моток пряжи. – Видимо, сидела там же в кустах и смотрела, как хозяин работает руками.
Светловолосая Кора смеется. Ассман поднимает голову. Один лишь его взгляд – не злобный, не предупреждающий, просто взгляд – заставляет ее умолкнуть. Он уже не тот неопытный юнец, которым был два года назад. По крайней мере, он больше не сглатывает нервно слюну, как тогда, когда он чуть не захлебнулся у нас на кухне, но, возможно, это лишь потому, что сейчас он на своей территории.
Моя сестра тоже не совсем похожа на себя. Не припомню в ней такой уверенности, такой затаенной агрессии; я ни разу не слышал, чтобы она была так жестка в выборе слов. Глэсс никогда не сдерживала себя в порыве эмоций, но с уст Дианы в моем присутствии подобные слова слетают в первый раз.
– Что произошло потом? – продолжает Ассман.
– Мы услышали рычание. Даже не рычание, скорее какой-то отдаленный рокот – сначала я подумала, что снова начинается гроза, вечером уже шел дождь. Потом из кустов раздался какой-то хруст, и мы вылезли из воды…
– Вы были в это время в воде?
– Да.
– Как вам вообще пришло в голову пойти купаться именно в это время суток?
– А вы не спрашивали молодого человека, как ему вообще пришло в голову пойти выгуливать собаку к реке именно в это время суток?
– А сами вы его не спросили?
– Это имеет какое-то значение?
Краем глаза я замечаю, что Михаэль хочет выступить вперед, но Глэсс удерживает его, взяв за рукав. Не исключено, что Ассман, постоянно повторяя одни и те же вопросы, всего лишь пытается сбить Диану с толку, но в то же время это вполне можно списать на особенности его логического мышления. В любом случае Диана пока прекрасно справляется сама.
– Вы вышли из воды. Что случилось потом?
– Он начал кричать – и правильно сделал, а то бы мы не успели найти его вовремя. Впрочем, пока мы до него добрались, он успел сам успокоить своего пса. В любом случае в тот момент он больше не кусался.
– И на нем не было штанов?
– Были – где-то в районе коленей. Все было залито кровью. Кровь в лунном свете кажется такой черной, – ее руки замирают, и Диана смотрит Ассману в глаза. – Вы знали?
– Да, – обрывает Ассман, упрямо отворачиваясь к своему листу бумаги. – А потом?
– Мы потащили его в больницу, благо было недалеко. Собака смылась. Я бы на вашем месте ее поискала, а то вдруг ей понравилось кусаться.
Клац-клац… клац-клац… клац…
– Он с вами разговаривал по дороге?
– Вы бы стали разговаривать с тем, кто только что застукал вас за тем, как вы на него дрочите?
– Нет.
– Вы сами ответили на свой вопрос.
Клац.
Интересно, сознательно ли Диана выбирает стратегию Глэсс, и если да, то ради чего – чтобы публично унизить ее в глазах Михаэля или чтобы показать ей, что за эти годы она сама научилась за себя отвечать?
– На этом все, – Ассман вытаскивает лист из пишущей машинки и протягивает Диане. – Подпишите это, и вы обе свободны.
Кора неуверенно поднимается со стула. Диана ставит свой росчерк под протоколом и, резко развернувшись, выходит, не удостоив его даже взгляда.
– Стоило сначала прочитать, прежде чем подписывать, – советует Михаэль, когда она проходит мимо него.
– Зачем? Чтобы грамматические ошибки исправить? – она протискивается мимо нас и выходит, за ней следом Кора. Глэсс потирает лоб и берет со стола протокол, чтобы пробежаться по нему глазами.
– Я бы рекомендовал вам получше следить за своей дочерью, – менторским тоном сообщает ей Ассман.
– Ах, в самом деле? – то, как в Глэсс вскипает гнев, можно ощутить почти физически. – С ней ничего не случилось, не так ли?
– Но могло бы случиться. Вы пренебрегаете своими родительскими обязанностями.
– Вы собираетесь лишить меня прав?
– С чего вы так решили?
За исключением Михаэля, все присутствующие вполне догадываются, с чего она так решила. Это была бы прекрасная возможность взять достойный реванш за то, как Глэсс чуть не заставила его утонуть в собственной слюне в тот приснопамятный день. С его стороны трудно представить себе более эффектный способ продемонстрировать собственное превосходство, чем дать понять, что он более не собирается тратить свое время на Глэсс или кого-либо из ее окружения. Но я вынужден признать, что его поведение может быть продиктовано не чем иным, как простыми правилами служебного долга. Еще в больнице медсестра дала Глэсс понять, что лучшая отдушина для ее гнева – направить его в никуда, но не мешать другим работать. Меня одолевает усталость. Возможно, мы все здесь страдаем определенной степенью клинического донкихотства.
От предложения Михаэля отвезти ее домой Кора отказывается. Впервые мне выпадает возможность рассмотреть ее вблизи. Ее нельзя назвать ни красивой, ни страшной – никакой. Она принадлежит к тому безликому племени, что населяет эту большую, безликую землю, к тем людям, вослед которым никогда не оборачиваются, – но что это меняет? Для Дианы она настолько же не похожа на них, как для меня – Кэт. Кора обнимает ее на прощание. Меня изнутри сжимает неожиданный приступ зависти – я не помню, когда в последний раз касался собственной сестры.
