Сев в машину, я пытаюсь улыбнуться Диане, но она лишь смотрит невидящим взглядом в пустоту. За всю дорогу никто не произносит ни слова; у меня возникает ощущение, что мои внутренности заливает тяжелым расплавленным оловом. За максимум пять минут Глэсс успевает испепелить две сигареты, и только когда мы выходим из машины, она оборачивается к Диане. В считанные секунды все напускное спокойствие летит к чертям.
– Итак, – вдохнув поглубже, начинает она. – Ты это сделала? Да или нет?
– Сделала что?
– Натравила на него собаку.
– Да как ты смеешь? – Диана упирает руку в бок; я никогда бы не подумал, что увижу у нее такой жест. – Как ты можешь верить какому-то подонку больше, чем мне?
– Потому что я тебя достаточно хорошо знаю.
– Если бы ты меня знала, не стала бы задавать вопросов.
– Как можно вообще знать кого-то, кто ведет себя как ненормальная?
– Ненормальная? – распрямляется мой близнец. – И что же ненормального в том, что меня окружают люди, которых интересует что-то иное, нежели то, как бы с кем-нибудь потрахаться?
Даже по мне ее слова ударили, как обухом по голове. Глэсс они должны были сломать. Не знаю, насколько ее еще хватит в этой неравной борьбе.
– Так, меня это не касается, – говорит Михаэль и скрывается в доме.
Дождавшись, когда в коридоре зажжется свет, Глэсс снова оборачивается к Диане.
– Я сделала что-то не так?
– Ты действительно хочешь это услышать?
– Да, черт подери, хочу!
– Тебе огласить весь список или лучше по частям?
Не дожидаясь ответа, Диана разворачивается и уходит куда-то в темноту, к деревьям, возвышающимся за примыкающей к дому поленницей. Глэсс, не скрывая собственного бессилия, загоняет носок ботинка в гальку пандуса и качает головой.
– Я так не могу.
– Мама, ты даже не попыталась! – Я абсолютно уверен, что Диана не ушла далеко. Может быть, она всего лишь стоит неподалеку и прислушивается к тому, что происходит без нее, как мы с ней в детстве подслушивали полуночный плач посетительниц в жилетку Глэсс. – Почему ты не…
– Послушай, Фил! – вскидывает голову она. В мою грудь упирается указательный палец – с такой силой, что в глубине души я невольно хочу отпрянуть. – Тебя это не касается, ты понял? Не касается! Ты не имеешь понятия!
– Не имею понятия? Ну так вот он я, стою и слушаю. Давай! О чем случившемся между вами я не имею понятия?
– О том, в чем ты все равно ничем мне не поможешь.
– А кто сказал, что я собираюсь тут кому-то помогать? – Воистину, с ними можно свихнуться. – Все, что я хочу, – это наконец знать, что с вами двоими происходит. Имею на это право, в конце концов!
– Нет, не имеешь! Так что сделай одолжение, не лезь в это!
– Не лезь во что?
– Боже мой, Фил, ну если тебе так интересно, почему ты не пойдешь и не спросишь у своей сестры?
– Потому что она, если тебе вдруг не известно, такая же упертая, как и ты!
– С меня хватит. Я иду спать.
Глэсс разворачивается и почти бегом устремляется к дому. Больше всего мне хочется догнать ее, схватить за плечи и встряхнуть. Невозможно поверить, что трехлетней давности разговор с Дианой, случившийся после моего возвращения из Греции, только что повторился практически слово в слово.
– Черт, – сквозь зубы шепчу я.
По ночному небу бегут облака, окрашиваясь в лунном свете в маленькие бронзовые корабли. За моей спиной раздается шорох. Диана стоит между деревьями, обнимающими ее своими ветвями так, что ее почти не видно. Они – как единое целое: их протянутые руки и ее тело, неразрывно сливающееся с древесиной, с листвой, с темной корой.
– Диана?
– Оставь, Фил.
– Не хочешь пойти в дом?
– Сейчас.
– Послушай, я только…
– Давай в другой раз. Мне плохо. Я устала. Поговорим потом, хорошо?
Я остаюсь на месте и жду. Проходит минута, другая, пять, но Диана не двигается с места, не произносит ни звука. Чем дольше я смотрю в темноту, тем более расплывчатым делается ее силуэт, пока не теряется из виду окончательно. Может быть, меня для нее тоже не существует в этот момент. Может быть, она, закрыв глаза, просто слушает ночь и ждет, что облака снова разверзнутся и на нее упадут лучи лунного света, окутывая своим знакомым, успокоительным серебром.
При полной луне люди делают странные вещи.
Если две девочки встречаются по ночам, чтобы наедине с самими собой искупаться в реке, в этом нет ничего ненормального. Как нет и в том, что какой-то мальчик тайком наблюдает за ними, сжимая свой член рукой. Ненормально то, что отсутствующий бейдж, кучка набравшихся алкоголиков и стук залипающих клавиш в час ночи вгоняют меня в панику. Ненормально то, что Глэсс, Диана и я не живем по правилам этих людей. Что у каждого из нас хватает причин чувствовать себя лишними. Что у нас неизмеримо больше общего, не только кровь, которая течет в наших жилах, но мы все равно не в силах говорить друг с другом.
За любовь
На следующее утро я стою перед входом в школу и жду Кэт. На востоке из-за холмов выплывает солнце, как наливающийся золотом мыльный пузырь, и свет его настолько само собой разумеющийся, как будто его век не закончится никогда, а осень вовсе не тянется к земле своими огненно-красными руками. Воздух прозрачен и освежающе чист, словно холодная вода. Хорошее утро для того, чтобы все ей рассказать.
Я замечаю Кэт на противоположной стороне улицы. Встретившись со мной взглядом, она машет и пускается бежать, заставляя машины тормозить и посылать ей вслед возмущенные гудки. Она никогда не приезжает в школу вместе с отцом. Иногда мне кажется, что то уважительное расстояние, на котором обходят ее другие дети – «директорская дистанция», как она сама это называет, – несмотря на все уверения в обратном, причиняет ей дискомфорт. Несложно догадаться, что она не хочет еще более усугублять свое положение, появляясь каждое утро из машины директора школы, как воплощение гуманистических идеалов воспитания.
– Однажды утром собственное имя встретит вас на первой полосе федеральной газеты, – вместо приветствия сообщает Кэт. – Про Диану уже все в курсе!
Я пожимаю плечами. Я не планировал обсуждать с ней случившееся, даже при том что предполагал, что избежать этого не удастся. Сама Диана сегодня вообще не вышла из комнаты. Когда я постучался, то получил через закрытую дверь хоть и сдержанный, но вполне однозначный отпор. Глэсс в своей обычной манере вела себя так, будто ничего не произошло. Хотя не стану исключать, что ее полностью поглотила тайна приготовления непересоленного омлета, в которую с поистине ангельским терпением посвящал ее Михаэль в тот момент, когда я спустился позавтракать.
