Я ничего не говорю ему из смутного страха его обидеть. Вместо этого я набираю воздуха в легкие и рассказываю ему про Кэт и про Гейбла, про врачебные обманы и про детей с кровью на руках, пустым и жестоким взглядом смотрящих из-под век с почти прозрачными ресницами, про медсестер, которые Господу нравятся, про призрачную библиотекаршу, про НЛО, пробирающиеся по ночам сквозь пелену из альбумина и нитрата серебра, про ямы на стройке, поглощающие толстых танцующих женщин в красных лакированных туфельках, и про мальчиков, молящихся на локоны мертвой матери.
– Раньше я считал, что судьба намеренно лишает меня тех людей, с которыми меня хоть что-то связывало. Анни, Вольфа, старого господина Трота…
– Но были ведь и другие, верно?
– Да, но они могли бы скончаться с тем же успехом.
– Я имею в виду Глэсс, Диану, Терезу, ту же Кэт.
– Они не в счет. Это моя семья. В том или ином смысле.
– Но твоя семья тоже может тебя покинуть.
– Нет. Нет, семья – это навсегда.
Чем больше я открываюсь ему, тем больше отдаюсь ему во власть. Чем меньше он говорит о себе, тем прочнее меня к себе привязывает. Впервые мне, кажется, становится ясна простая и в то же время невероятно тяжелая психология поиска белых пятен, которым так увлечена Кэт, разглядывая мнимую карту души своего собеседника. Впервые я осознаю, что пускаться на поиски неизведанного людей вынуждает ужас. Если я не хочу потерять его, я должен буду исследовать его до дна. Единственная его тайна, которую он доверил мне, – это музей потерянных предметов. Я пытаюсь понять, что он хотел сказать этим, без конца ломаю голову над историей о проклятом часовщике с его чертовой стрелкой, но так и не могу проникнуть в суть. Николас дал мне ключ, но не сказал, где замок. И если я вдруг попрошу его рассказать еще одну историю, это лишь больше меня запутает.
Когда мы встречаемся, мы делим постель.
Его поцелуи – по-прежнему редкий, очень взвешенный дар.
Я никогда не осмелюсь спросить, любит ли он меня.
– Тебе письмо, – не поздоровавшись, встречает меня Диана, как только я переступаю порог. Она сидит за кухонным столом и чистит яблоко, сконцентрировавшись на том, чтобы не порвать длинную ленту свисающей с него кожуры. – Точнее, посылочка.
Уже вечереет. Тяжелые серые облака давят снаружи на наши окна. Я проводил Николаса до библиотеки, порылся на полках под все таким же пристальным, но давно уже смягчившимся взглядом Хебелер и оставил его за работой. В это время он бывает так же сосредоточен и отрешен от окружающей действительности, как во время бесконечных кругов тренировок.
– Посылка? Где?
– Лежит на лестнице в коридоре.
– Это от Гейбла?
– Отправитель предпочел остаться анонимным. Но марки на ней самые обычные.
Гейбл летом нанялся на грузовое судно, переправлявшее специи через Индийский океан. В последнем письме он писал, что постарается конец года провести у нас. До Рождества осталось всего несколько недель, и если он намерен сдержать свое слово, то самое время поторопиться. Может быть, на этот раз он привезет корицу.
– У тебя появился молодой человек, так? – спрашивает Диана, не отрываясь от удлиняющейся спирали яблочной шкурки.
– Кто сказал? – переспрашиваю я, невольно захлопывая дверь холодильника, из которого только что достал пачку молока, сильнее, чем хотелось бы.
– Кора слышала. В школе кто-то говорил.
Не знаю, почему мне сразу кажется, что это был Вольф, – может быть, потому что он видит больше, нежели другие. Но с кем ему об этом говорить? Как бы то ни было, Николасу это вряд ли понравится.
Я прикладываю пакет к губам и делаю глоток.
– Они называли чье-то имя? Кроме моего?
– Нет. Это было бы лишним?
– Это никого не должно касаться.
– И меня в том числе?
Ее голос совершенно спокоен, но это все равно заставляет меня нервничать. Хоть бы она подняла взгляд и обратила внимание на меня, а не на этот дурацкий искромсанный фрукт. Может, стоило бы сказать, что она занимается глупостью и счищает с него все витамины.
– Ты уже не первую неделю, скорее не первый месяц избегаешь моего общества. Честно говоря, Диана, мне не думалось, что моя жизнь тебя особенно интересует.
Молчание.
– И почему вообще я должен был тебе что-то рассказывать? Ты, в конце концов, тоже мне не говорила про Кору, хотя вы с ней все лето встречались по ночам на реке.
Ее даже не интересует, откуда я об этом знаю. Диана только качает головой. Очищенная кожура падает на стол. Теперь она кладет яблоко на тарелку и начинает резать его на идеально ровные дольки. Такое впечатление, что под ее пальцами оно распадается само, а она не прилагает к этому никаких усилий.
– Я много думала, Фил.
– Да? – Я выпиваю еще глоток и ставлю пакет обратно в холодильник. – И о ваших с Глэсс отношениях в том числе?
– Разумеется.
– И что?
– И я пришла к выводу, что вещи, которые не можешь изменить, надо просто принимать такими, какие они есть.
– Как все у тебя, оказывается, просто.
– Ты так уверен? Мне вот, наоборот, кажется, что это чрезвычайно сложно, – Диана протягивает мне дольку. – Хочешь яблоко?
– Спасибо.
– «Спасибо, хочу» или «Спасибо, не хочу»?
Я присаживаюсь на край стола, беру протянутую мне дольку и обкусываю. Вырезать сердцевину Диана не удосужилась.
– Мы не можем как-нибудь поговорить нормально?
– Мы именно этим и занимаемся.
– Я имею в виду, подробнее поговорить. И не поссориться при этом, и чтобы это не кончилось тем, что ты посреди разговора встанешь и хлопнешь за собой дверью.
– Хорошо. Но еще не сейчас.
– А когда, в таком случае?
– Скоро. Когда я закончу думать, – Диана раскладывает оставшиеся дольки на тарелке звездочкой.
– Ты счастлив с твоим молодым человеком?
– Как сказать… – Я дожевываю последний кусок. – Должен был бы, но не все так просто. Он слишком замкнутый. Я не знаю, чего он от меня хочет, – и скорее из любопытства, чем для того, чтобы перевести разговор с Николаса на другую тему, я задаю вопрос наобум: – А ты с Корой?
– Я не влюблена в нее, если ты это хочешь знать, – так же невозмутимо отвечает она. – Я не как Тереза. Она просто подруга, и это все. Но я рада, что она у меня есть. Как зовут твоего парня?
– Николас. И я был бы тебе признателен, если бы это не ушло дальше тебя, даже в отношении Коры.
– Не беспокойся, – Диана встает, берет в руки тарелку и направляется к двери. – Может быть, это он прислал посылку? – И с этими словами она исчезает в коридоре, уплывая своей странной, немного парящей и совершенно бесшумной походкой.
