В отличие от командиров наемников прошлого новая порода кондотьеров часто желала не только денег. Одной лишь щедрости со сторон signori было недостаточно. Теперь богатые командиры требовали социального статуса. Например, в 1441 г. Никколо Пиччинино (1386–1444) потребовал себе феодальное владение Пьяченца – только после этого он соглашался сражаться за Филиппо Марию Висконти против Папских армий в четвертой ломбардской войне. Взбешенный Висконти писал:
Эти кондотьеры дошли до того, что, когда они терпят поражение, мы оплачиваем их неудачи, а когда они одерживают победы, мы должны удовлетворять их требования и припадать к их ногам – в еще большей степени, чем если бы они были нашими врагами. Должен ли герцог Милана торговаться за победы с собственной армией и унижаться в обмен на их благосклонность?44
Даже получив почетное положение в мирное время, кондотьеры компрометировали себя самым ужасным образом. Когда антипапа Иоанн XXIII в 1411 г. назначил Браччо да Монтоне (1368–1424) правителем Болоньи, тот продолжил брать с соседних городов деньги за защиту.
Однако было бы ошибкой думать, что командиры наемников ограничивались одним лишь вымогательством. Получив собственные территории, достойные кондотьеры возжелали новых земель. Они без малейшего зазрения совести отщипывали кусочки от более крупных итальянских государств, пользуясь хаосом войны. Особенно распространено это явление было среди выходцев с болот – с «нейтральных» территорий, расположенных между сферами интересов Милана, Венеции и папства. Иногда городские центры добровольно выделяли кондотьерам территории в надежде на то, что в будущих конфликтах можно будет рассчитывать на их помощь. Например, в 1407 г. Рокка Контрада (ныне Арчевия в регионе Л а Марке) сама сдалась Браччо да Монтоне в обмен на его помощь в борьбе против Фермо. Но чаще всего кондотьеры захватывали целые города и требовали выкуп, а то и просто становились правителями. Худшим в этом отношении был Пандольфо Малатеста брат Карло и глава одного из самых печально известных наемнических домов в истории. В начале века он воевал за Венецию. Когда в войне наступило затишье, Пандольфо захватил папские города Нарни и Тодо и несколько десятилетий мародерствовал в районе Комо, Брешии и Бергамо, стремясь создать собственную небольшую империю из территорий, принадлежавших его работодателям. Точно так же в 1447 г. в сумятице, возникшей после смерти герцога Милана Филиппо Марии Висконти, Франческо Сфорца не замедлил захватить миланский город Павию, несмотря на то что номинально являлся главнокомандующим миланской армией. Для этих людей не было ничего святого.
Но более всего растущая политическая автономия кондотьеров XV в. располагала их к заговорам, переворотам и поразительным по своей жестокости убийствам. Хотя некоторые из них, такие как Бартоломео Коллеони и Эразмо Нарнийский, в этом отношении были людьми на удивление достойными, все другие, не задумываясь, устраняли тех, кто вставал на их пути к величию. В 1447 г. после смерти Филиппо Марии Висконти Франческо Сфорца не просто захватил Павию, но еще и выступил против недолго просуществовавшей Золотой Амброзианской Республики, граничившей с Венецией. Он вынудил город провозгласить его герцогом. Все, кто выступал против него, были немедленно казнены. Их головы выставили на всеобщее обозрение на Бролетто Нуово как мрачное предупреждение тем, кто решит перейти дорогу Франческо.
Говоря о том, что честолюбивые, независимые и осознавшие роль политической игры кондотьеры были готовы идти к власти по трупам, мы рассматриваем лишь половину истории. Чаще всего они вообще не признавали уз верности, даже если это были узы крови. Поразительное количество кондотьеров убивали, похищали, сажали в темницы и пытали членов собственных семей – причем делали это с удивительным хладнокровием. Правитель Имолы Таддео Манфреди (1431 – ок. 1486) десятилетиями вел войну с собственным дядей, Асторре II Манфреди, правителем соседней Фаэнцы, но при этом все считали, что он проявлял необычную для своего положения мягкость. Несколькими годами ранее Пино I Орделаффи (ок. 1356–1402) захватил власть в Форли, свергнув и заключив в темницу собственного дядю Синибальдо, а впоследствии отравив своего кузена Джованни. Еще более жестоким был Оливеротто да Фермо (1475–1502), которого сам Макиавелли называл воплощением зла. Он не терпел ни малейших помех своему честолюбию, не слушал ничьих приказов – и уж точно не собирался подчиняться своему дяде по материнской линии Джованни Фольяни, который в то время был правителем Фермо. Вот что пишет Макиавелли о том, как кондотьер вернулся в родной город после очередной военной кампании:
Оливеротто устроил торжественный пир, на который пригласил Джованни Фольяни и всех именитых людей Фермо. После того как покончили с угощениями и с принятыми в таких случаях увеселениями, Оливеротто с умыслом повел опасные речи о предприятиях и величии папы Александра и сына его Чезаре. Джованни и другие стали ему отвечать, он вдруг поднялся и, заявив, что подобные разговоры лучше продолжать в укромном месте, удалился внутрь покоев, куда за ним последовал дядя и другие именитые гости. Не успели они, однако, сесть, как из засады выскочили солдаты и перебили всех, кто там находился. После этой резни Оливеротто верхом помчался через город и осадил во дворце высший магистрат; тот из страха повиновался и учредил новое правление, а Оливеротто провозгласил властителем города.45
Предположительное участие Федерико да Монтефельтро в убийстве своего сводного брата удивительно лишь тем, что он потрудился сделать это не слишком откровенно и прямолинейно.
Жестокость и убийство во имя политических целей – это одно, почти садистская порочность – совершенно другое. И, похоже, склонность командиров наемников к насилию и жестокости росла прямо пропорционально их независимости и военной мощи. Например, тиран Болоньи Джованни Бентивольо (1443–1508) печально прославился тем, что пытал и убил астролога Луку Гаурико только за то, что тот дал ему неблагоприятный прогноз. А его современник Эверсо II дельи Ангвиллара (умер в 1464 г.) был «богохульником и жестоким человеком, и мог убить человека так же легко, как овцу».46 Эверсо
…насиловал жен и дочерей своих подданных в собственном дворце; он постоянно предавался распутству и разврату, и его даже обвиняли в инцесте, поскольку целомудрие собственных дочерей для него ничего не значило. Он часто порол своих сыновей и угрожал им мечом.47
Еще хуже был Браччо да Монтойе, которого Майкл Маллетт совершенно справедливо называет одним из двух величайших кондотьеров того времени.48 Хотя папа Пий II считал Браччо «приятным и обаятельным собеседником», в то же время замечал, что «в душе он был жесток»:
Отправляя людей на пытки и подвергая их самым мучительным страданиям, он мог смеяться. Он находил удовольствие, сбрасывая изуродованных жертв с высоких башен. В Сполето, когда гонец принес ему плохие известия, он швырнул его головой вниз с высокого моста. В Ассизи он сбросил троих человек с высокой башни прямо на площадь. Когда 18 монахов монастыря миноритов осмелились выступить против него, он раздробил им яички молотом на наковальне.49
