Став кардиналом и поселившись в вечном городе, Эней Сильвий Пикколомини оказался в самом центре светской жизни возрожденного папского двора. В кулуарах церковной власти, в приемных Ватиканского двора и во дворцах своих коллег – везде его окружало величие и великолепие.
В римском дворе все было колоссальным – почти подавляющим своими огромными масштабами. Ватиканский дворец был «одним из самых роскошных дворцов Европы» 33, резиденции кардиналов мало чем ему уступали. Огромные залы, простоные приемные, широкие внутренние дворы – все это должно было поражать иностранных дипломатов. Фасады и входы были грандиозными и устроенными по последней моде. Поскольку ни один человек, облеченный властью, не мог есть, спать или общаться в тесных, маленьких помещениях, то даже «личные» апартаменты (которые, честно говоря, были вовсе не личными) должны были быть грандиозными. Все поверхности были покрыты фресками и росписями, в каждой нише стояла античная или изысканная современная статуя, каждое окно обрамляли элегантнейшие рамы.
При дворе постоянно роились толпы народу. Не то чтобы курия постоянно принимала иностранных гостей. Придворные правила требовали, чтобы дворец постоянно был центром жизни, а его хозяин всегда был чем-то занят. В каждой резиденции всегда было множество придворных, как предписывалось настоящему правителю того времени. Вскоре после смерти Каликста III двор понтифика насчитывал не менее 150 «управителей» и «министров», а также 80 слуг, деятельность которых регламентировалась почти с военной точностью.34 Точно так же ни один уважающий себя кардинал не мог обойтись без famiglia (семьи), насчитывающей не менее 100–120 родственников и приживалов – значительная часть этих людей приезжала в город вместе с кардиналом. Кроме того, каждый кардинал должен был держать свой дом открытым для всех и постоянно демонстрировать собственную щедрость.35 Папская булла XVI в. предписывала: «Жилище кардинала должно быть открытым домом, гаванью и убежищем особенно для достойных и просвещенных людей, а также для бедных благородных и честных персон».36 Помимо домочадцев в доме постоянно роились десятки просителей, пытающихся получить приходы, стипендии или какие-то иные милости. Поток просителей не иссякал с утра и до ночи. Все надеялись на то, что великий человек обратит на них благосклонное внимание или введет их в свой дом. Но этим дело не ограничивалось. У ворот кардинальского дворца вечно собирались нищие, выпрашивающие еду или деньги. Хороший кардинал должен был творить милостыню.37
Больше всего поражает масштаб развлечений, устраиваемых при папском дворе. Дворец был местом истинных вакханалий. На Бельведерском дворе в Ватикане в эпоху Ренессанса устраивались грандиозные турниры и бои быков.38 В папских садах содержали множество экзотических животных (там жил и знаменитый белый слон Ханно). Во дворце регулярно устраивались великолепные спектакли. Папы и кардиналы были просто обязаны регулярно устраивать колоссальные пиры немыслимой роскоши. На таких пирах подавали десятки разнообразных блюд, выпивали бесчисленные бочки лучших вин. Звучала музыка, и веселье затягивалось до самого утра. В июне 1473 г. кардинал Пьетро Риарио устроил пир с 40 переменами блюд, среди которых был невероятный позолоченный хлеб и запеченный медведь.39
Но сколь бы великолепной ни была придворная роскошь, за все нужно было платить. Сколько бы курия ни пыталась оправдать свой роскошный образ жизни желанием заслужить уважение и поддержать авторитет Святого Престола, вести подобное существование, не пав жертвой пороков дворов светских, было просто невозможно. Мораль курии в Риме разрушалась с той же скоростью, с какой росло величие папства.
Главной заботой были деньги – и они же являлись источником главного греха. Разумеется, создать образ безграничной власти, не имея солидных доходов, было невозможно.40 Кардиналам нужны были деньги. Хотя не все жили одинаково, но, по некоторым оценкам, доход 25–30 кардиналов, которые жили в Риме в начале следующего века, составлял от 2000 до 3000 дукатов (а дукат примерно равен флорину). Но даже эти колоссальные суммы бледнеют в сравнении с повседневной стоимостью придворной жизни. В 1540-е гг. гуманист Франческо Пришьянезе писал, что кардинал Никколо Ридольфи каждый год тратил не менее 6500 скуди (скудо по стоимости примерно равнялся дукату и флорину) на содержание сотни домашних слуг. Но в этой сумме учитывались лишь самые необходимые расходы.41 Покупка, аренда, строительство или содержание дворца обходилось в тысячи дукатов. С огромными расходами были связаны заказы на художественное оформление кардинальских апартаментов. Время шло, и конкуренция между кардиналами усиливалась, а вместе с ней усиливалось и финансовое давление. К началу XVII в. кардинал Франческо Гонзага признавался, что он не сможет достойно жить в Риме, не получая ежегодно 36 тысяч скуди, и угрожал покинуть город, если не получит этой суммы.42 Как показывают эти поздние примеры, почти с самого возвращения папства в Рим кардиналы – и папы – постоянно испытывали недостаток средств.43 Несмотря на периодические субсидии тем, кто не мог рассчитывать на династические резервы, им часто бывало нелегко свести концы с концами. Как писал в 1563 г. венецианский посол Джироламо Соранцо, «те, кто был очень беден, не могли позволить себе многое из того, что было необходимо для поддержания их статуса».44
Необходимость поддерживать собственный статус заставляла кардиналов целиком и полностью сосредоточиваться на увеличении доходов – способами достойными или грязными. Алчность при папском дворе расцвела пышным цветом. Каждый из князей Церкви был одержим желанием иметь еще больше приходов, сколь бы мало денег они ни приносили. В своих мемуарах Эней описывает Пьетро Барбо, племянника Евгения IV, позже ставшего папой Павлом II. Его он считал истинным воплощением алчного кардинала. Назвав патологически толстого Пьетро «опытным искателем мирских благ»45, Эней описывает, как тот после смерти ректора потребовал себе довольно небольшую церковь Санта-Мария в Импрунете и был страшно недоволен, когда папа ему отказал.46 В 1484 г. флорентийский гуманист Бартоломео делла Фонте (Бартоломео Фонцио) жаловался на то, что при папском дворе «не процветает более ни вера во Христа, ни любовь, ни благочестие, ни милосердие; добродетели, неподкупности, и просвещению там более нет места».47 «Следует ли мне упомянуть, – спрашивал он у Лоренцо Великолепного, – о грабежах, оставшихся безнаказанными, и о том почете, в каком нынче алчность и расточительность?»48 В тот же день делла Фонте написал Бернардо Ручеллаи. В письме он описывал «водоворот порока», поглотивший курию. Кардиналы, «становясь пастырями порока… уничтожают паству, порученную их заботе», потому что «удовлетворить их алчность невозможно».49
Другие грехи курии были еще отвратительнее. Учитывая роскошь и блеск дворов эпохи Ренессанса, всегда существовала серьезная опасность вседозволенности. Чем больше властители стремились к великолепию, тем сильнее были соблазны телесных наслаждений. Как писал Кастильоне в «Придворном», «сегодня правители настолько подвержены дурному… и так трудно открыта им глаза на истину и привести их к добродетели..».50 И то, что относилось к дворам светским, в еще большей степени относилось к двору папскому, который превосходил все остальные по роскоши.
