Мухаммед был арабом, погрязшим в языческой ереси и иудейском вероломстве, построившим свое учение на несторианской и арианской ересях. Он разбогател, соблазнив богатую вдову, и был печально известен своей неверностью. Слава его привлекла на его сторону банду разбойников, и с их помощью он сделался повелителем арабов. Будучи знакомым с Ветхим и Новым Заветами, он извратил оба. Он имел наглость называть себя пророком…
Он так покорил свой примитивный народ, что сумел убедить их отказаться от Христа Спасителя и принять вместо этого новую религию, придуманную им. Для этого он использовал магические заклинания и трюки и позволял совокупляться в самых немыслимых формах. Но это давало ему возможность с легкостью соблазнять простых людей, которые всегда были рабами чувственных наслаждений.21
По мнению Пия и его современников, Мухаммед был не только лжепророком, но ересиархом, колдуном, вором, тираном и сексуальным извращенцем, источником всего, что чуждо христианской вере, и вернейшим доказательством того, что все мусульмане – «враги Креста». Грехи пророка ложились на плечи его последователей: осуждая Мухаммеда, папа осуждал всех мусульман.
Если сосуществование христиан и мусульман в государствах крестовых походов в средние века заставляло многих средневековых историков тщательно изучать исламскую историю и в религиозной, и в светской формах, то интерес гуманистов эпохи Ренессанса к написанию истории мусульманских народов не сопровождался желанием правильно и глубоко понять их прошлое. Несмотря на огромное количество доступных материалов, историки начала XV в., такие как Андреа Билья и Флавио Бьондо, «не интересовались точностью или даже исторической достоверностью создаваемых ими сюжетов из исламской истории».22 Их цель была не научной, но полемической, а их тон был в высшей степени оскорбительным. Они были готовы использовать псевдоисторию, чтобы представить мусульман (особенно мамлюков и турок) варварами, низшими существами, воплощающими в себе противоположность цивилизации и существующими только ради того, чтобы нести миру жестокость и страдания. Невзирая на массу доказательств и свидетельств, приводимых в классических трактатах, гуманисты взяли из средневековых текстов худшие фантазии, отказались от трезвого взгляда и доводов рассудка и приправили все худшее щедрой дозой желчи. Даже такой человек, как Никколо Сагундино, который провел долгое время в Оттоманской империи, забыл о собственном опыте и изобразил турок как людей, которые всегда были жестокими и злобными варварами.23 Для гуманистов того времени такого понятия, как хороший мусульманин, не существовало – и никогда не было.
До последней капли крови
Гуманисты эпохи Ренессанса были присполнены жгучего желания возродить угаснувшее пламя крестовых походов и освободить Иерусалим от египетских мамлюков. В начале XIV в. идею организации нового крестового похода различные европейские страны выдвигали несколько раз – король Франции Филипп IV заявил, что готов пожертвовать Францией ради Иерусалима. Но в силу необычно крепких связей с Востоком ранние гуманисты вскоре сменили тон. Теперь их труды подстегивали и без того существовавшую в народе жажду жестокого преследования мусульман. В 1321 г. во время Венского собора венецианский купец Марино Санудо Торселло подарил папе Иоанну XXII экземпляр своей недавно законченной книги «Книга тайн верных Креста» (Liber Secretorum Fidelium Crucis). Трактат полон благочестивых поучений и ядовитой ненависти. Санудо объяснял необходимость «защиты верных, обращения и уничтожения неверных и завоевания и удержания святой земли…».24 Книга вполне соответствовала духу времени. Несколько лет гуманисты всей Италии упорно призывали к новому походу против мусульман, захвативших святой город. Одним из самых убежденных сторонников такой точки зрения был Петрарка. Несмотря на то что он упустил возможность отправиться в паломничество в Левант, свою затаенную ненависть к исламской вере он излил в обширных рассуждениях в «Уединенной жизни» (De vita solitaria), в которой призывал католических властителей Европы начать новый крестовый поход.25 Осуждая королей и правителей за нежелание прислушиваться к стонам Иерусалима, он сокрушался из-за того, что «святые земли» христианства «попираются» и «безнаказанно калечатся египетскими псами». Петрарка скорбел из-за того, что «богомерзкая нога» попирает и «оскорбляет святилище Иисуса Христа».26 Надо сказать, что это было откровенной ложью, – мамлюки весьма терпимо относились к христианам и уважали святые для христиан места. Мало того, многие такие места были священными и для них. Но Петрарка призывал Европу подняться в едином порыве во имя истребления «пятна» ислама на Святой Земле. Эту мечту разделял и пропагандировал большой почитатель Петрарки Колюччо Салютати. Устремив свой взгляд не только на мамлюков, но и на Оттоманскую империю, Салютати призывал к еще более глобальному крестовому походу, который могли бы возглавить папа и императоры. Когда турки захватили всю Анатолию и берега Мраморного моря, Салютати преисполнился убеждения в том, что Святую Землю необходимо освобождать срочно. Он призывал все христианские народы мира объединиться и уничтожить мусульманскую угрозу, пока она не распространилась дальше. Если ничего не сделать, писал он, «злобные» враги креста скоро будут угрожать самой Италии.27
Салютати оказался провидцем. Мусульмане уже вышли на марш. Захват Оттоманской империей Анатолии, Ближнего Востока и Балкан еще больше усилил ненависть гуманистов к исламу. Впервые с начала средних веков мощное исламское государство угрожало территориальной целостности западного христианского мира. Возможность захвата мусульманами Европы стала вполне реальной. Ферраро-Флорентийский собор 1439 г. (именно этому событию посвящена фреска Гоццоли «Шествие волхвов в Вифлеем») стал последней тщетной попыткой воссоединить восточную и западную Церкви и выступить единым христианским фронтом против турецкого порабощения. Но падение Константинополя в 1453 г. показало масштаб угрозы и всю тщетность подобных теологических усилий. Столица первого христианского императора Римской империи после тысячи лет христианства оказалась в руках неверных. Последние обломки Римской империи были повержены, и последствия этого ощутила на себе вся Италия. Гуманисты чувствовали, что нужно действовать. И немедленно. Прежнее желание отомстить на бесславный провал крестовых походов переросло в стремление сокрушить Оттоманскую империю всеми доступными средствами, чтобы Италия не стала следующей ее жертвой.
Почти сразу же после восхождения на Святой Престол в 1455 г. Каликст III начал «готовиться к поддержке христианства, которое все сильнее оказывалось под господством турок». По всей Италии отправились проповедник, такие как фра Джованни да Наполи, Микеле Каркано, фра Роберто Каррачьоло да Лечче и Сан-Бернардино Сиенский. Они должны были «убедить королей и народы вооружиться во имя своей религии и поддержать выступление против общего врага своими деньгами и участием».28
Хотя это ни к чему не привело, но преемник Каликста Пий II продолжил его дело с еще большим рвением.29 Заявив, что Мехмед Завоеватель собирается «править всей Европой» и «искоренить святое Евангелие и священный Завет Иисуса Христа», Пий попытался объединить христианский мир для святого дела покорения турок.30 Объявление войны стало единственной целью созыва особого конгресса в Мантуе в 1459 г. Напомнив присутствовавшим князьям, что «после покорения венгров турки устремят свои взгляд на германцев, итальянцев и на всю Европу – и это станет катастрофой, которая может привести к разрушение [христианской] веры», Пий постарался максимально убедительно обосновать острую религиозную потребность в начале немедленной военной кампании против Оттоманской империи.31
