Чада Божии
По мере того как с тропической Африки стала спадать завеса тайны, итальянцы начали задумываться над своим отношением к ее народам. Появление Альберто да Сартеано на Флорентийском соборе вместе с посланниками Эфиопии свидетельствовало не только о любопытстве, которое пробуждали жители этого региона, но и о готовности итальянцев эпохи Ренессанса воспринимать чернокожих африканцев в позитивном свете.
И повод для путешествия Альберто, и та теплота, с какой Евгений IV встретил эфиопов, весьма показательны. Такое отношение разительно контрастирует с отношением к евреям и мусульманам. Итальянцы никогда не испытывали религиозных предубеждений в отношении чернокожих африканцев. Как раз наоборот. Христианские убеждения заставляли итальянцев эпохи Ренессанса относиться к народам тропической Африки с теплотой и интересом.
Хотя такие путешественники, как Альвизе Ка’да Мосто, писали о преобладании языческого анимизма в королевствах вроде Бенина, но чернокожих африканцев с самого начала воспринимали как чад Божьих вне зависимости от того, вошли они в лоно христианской веры или нет. Для церковнослужителей поколения Филиппо Липпи они были родственными душами уже в силу своего происхождения. Опираясь на библейскую историю изгнания Хама, итальянцы эпохи Ренессанса полагали, что сын Ноя ушел из Святой Земли в Африку, осел там, женился и имел детей. И его потомки стали предками тех самых эфиопов, которые в XV в. прибыли во Флоренцию. Поскольку обитатели тропической Африки мало отличались друг от друга, то итальянцы считали всех чернокожих африканцев потомками Хама, т. е. членами большой христианской семьи.14
Помимо происхождения от сына Ноя были и другие доказательства того, что чернокожих африканцев можно считать истинными последователями христианства. Царица Савская – вот еще одно звено цепи, которое связывало Африку с историей Ветхого Завета. И в этом свете особую важность приобретает история путешествия волхвов в Вифлеем. Хотя в библейском повествовании не упоминаются ни имена волхвов, ни их происхождение, раннехристианские христиане быстро заполнили этот пробел и начали связывать Каспара, Мельхиора и Валтасара с тремя землями известного мира. Если Каспара и Мельхиора чаще всего связывали с Индией и Персией, то Валтасару отводилась роль африканца, причем с поразительно раннего времени.15 К IV в. святой Иларий писал о том, что Валтасар был выходцем из тропической Африки. Медленно, но верно образ «черного мага» прочно укоренился в европейском сознании, и в XIV в. получил широкое распространение. По мере знакомства итальянцев с обитателями Черного континента после прибытия во Флоренцию Альберто да Сартеано художники начали все шире использовать образ чернокожего Валтасара. На «Поклонении волхвов» Мантеньи (галерея Уффици, Флоренция; обычно эту картину датируют примерно 1489 г., но вполне возможно, что она была написана в 1462–1470 гг.) [ил. 40] коленопреклоненный Валтасар – настоящий чернокожий африканец. Совершенно ясно, что и художник, и зрители воспринимали этот образ как символ важной роли чернокожего населения в событии христианской истории.
С годами эта идея укреплялась все больше. С середины XV в. сложилось мнение о том, что чернокожие африканцы исторически являются членами семьи христианских народов. И наиболее продвинутые художники и гуманисты смело стали включать их в библейские сюжеты, несмотря полное отсутствие каких бы то ни было доказательств. Изабелла д’Эсте стремилась заполучить чернокожих слуг для своего мантуанского двора16, и Мантенья включил чернокожую служанку в изображение истории обезглавливания Олоферна Юдифью. В феврале 1492 г. он сделал рисунок пером (галерея Уффици, Флоренция), на котором служанкой Юдифи стала настоящая африканка. Этот мотив повторяется на трех других работах Мантеньи, а впоследствии он же был использован и другими художниками, в том числе Корреджо. Поскольку Юдифь являлась хрестоматийным примером жертвенной добродетели – она соблазнила ассирийского военачальника и убила его ради блага своего народа, – то присутствие чернокожей служанки на холсте свидетельствует о готовности разделить немеркнущую славу с африканцами и еще сильнее подчеркнуть их роль в библейской традиции.
То, что обитателей тропической Африки все чаще стали воспринимать как чад Божьих, доказывает желание Церкви позитивно воспринять новые народы и стимулировать столь же позитивное отношение к чернокожим африканцам и в самой Африке, и в Италии. За 60 лет, прошедших с момента возвращения во Флоренцию Альберто да Сартеано, Церковь активно действовала с целью включения чернокожих в лоно римско-католической веры. Такое воссоединение служило бы доказательством наступления золотого века католичества.17
Евгений IV хотел объединить христианский мир и укрепить цельность христианства. И Церковь начала искать различные методы пропаганды католицизма среди народов, которые либо являлись христианами, либо считались «инстинктивно» склонными к обращению. К началу XVI в. святой Игнатий Лойола предложил отправить миссионеров в Эфиопию, чтобы укрепить узы, возникшие на Флорентийском соборе. Очень скоро иезуиты отправились нести слово Божие в Западную Африку. Делались определенные попытки подстроить христианские устои под местные обычаи. Толерантность считалась важнейшим условием проповеди христианства в Африке. В 1518 г. король Португалии Мануэл обратился к папе Льву X с просьбой о посвящении незаконнорожденного сына короля Конго 23-летнего Ндоадидики He-Кину из племени мумемба, в епископский сан и о предоставлении ему штата миссионеров.18 Несмотря на то что Ндоадидики (более известный как «Энрике») сана не получил в силу своей незаконнорожденности и молодости, Лев счел подобное предложение блестящей идеей. Он не только назначил Ндоадидики епископом без епархии в Утику, но еще и прислал к нему нескольких теологов, которые наставляли юношу, пока он не достиг канонически необходимого возраста 27 лет. Лев был убежден в том, что в Африке должны служить местные прелаты – и такое убеждение можно считать явным знаком межкультурной открытости.
В Италии тоже формировалась склонность к ощущению врожденного религиозного родства с чернокожими африканцами. И склонность эта активно поощрялась Церковью. С начала XV в. Церковь уделяла серьезное внимание адекватному пастырскому попечению африканцев из тропической Африки – особенно рабов и бывших рабов на Сицилии и в Неаполе.19 Детей крестили, проповедники отправлялись в поля, на рынки и верфи.20 Позже черные рабы с ведома Церкви стали создавать собственные братства – такое братство в 1584 г. было создано в церкви Сан-Марко в Мессине. Еще более удивительно, что рабов и бывших рабов с радостью принимали в религиозные ордена. Самый поразительный пример – Сан-Бенедетто «мавр» (ок. 1524–1589).21 Он родился в семье неграмотных рабов (или освобожденных рабов) на Сицилии и в возрасте 21 года вступил в орден францисканцев. Его благочестие и аскетизм были настолько велики – молодой монах регулярно занимался самобичеванием, что после смерти конгрегации Южной Италии, где, несомненно, преобладали белые итальянцы, стали почитать его святым.
Атмосфера религиозной открытости, окружающая чернокожих африканцев на Апеннинском полуострове, постепенно проникала и в другие сферы жизни. Общество всегда видело в африканцах людей. Несмотря на то что статус рабов или освобожденных рабов ограничивал открытые для них сферы деятельности, они обладали таким количество навыков, что могли служить не только при дворах аристократов. Им были близки идеалы воинской добродетели, высоко ценимые такими авторами, как Кастильоне. Они занимались борьбой и нырянием.22 Высоко ценились их воинские качества и умение обращаться с лошадьми, что считалось признаком достойного и «цивилизованного» нрава. В 1553 г. Медичи взяли к себе на работу некоего африканца Граццико «иль Моретто», который служил у них конюхом и пажом.23 Африканский раб Бастиано охранял гробницу португальского кардинала Жайме в церкви Сан-Миниато аль Монте в Олтрарно. Для этой цели его выбрали благодаря прекрасной воинской подготовке. Еще более удивителен деревянный барельеф 1505 г., на котором показано, как чернокожий раб отважно (но тщетно) защищает Галеаццо Марию Сфорца от убийц в 1476 г. Чернокожих африканцев считали музыкально одаренными людьми, имеющими особую склонность к танцам, а такие способности высоко ценились при аристократических дворах.24
