– Но по какому праву?!
– По праву племянника императрицы и ее законного наследника.
«…Или верны слухи: мол, она пруссаку – племяшке своему наследие дедовское пророчит?» Так вот о чем говорила тогда Августа! Значит, на пути к престолу у нее есть серьезный соперник?
Мессир словно подслушал ее мысли:
– На вашем месте я опасался бы не Петра. Государыня приблизила его к себе, но уже давно поняла, что он – не тот государь, какой надобен России. Она даже отстранила его от дел, да, как всегда, не приняла никакого решения относительно престолонаследия. Так что пока в силе остается прежнее завещание. При дворе царят нервозность и неразбериха, которые в случае кончины императрицы облегчат путь к власти наиболее удачливому из претендентов.
– Вы имеете в виду… – Лиза пыталась создать впечатление, будто прекрасно понимает, о ком идет речь.
– Не забывайте, что в Шлиссельбурге томится Иоанн Брауншвейгский, который должен был бы наследовать престол, не учини гвардия с Елизаветой тот знаменательный переворот. Не следует недооценивать и бывшую принцессу Ангальт-Цербстскую, ныне великую княгиню Екатерину. Она необычайно активна, вербует сторонников среди придворной знати и духовенства, ударившись в воинствующее православие. Она, конечно, следует примеру самой императрицы и ведет тесную дружбу с гвардией. Особенно с некоторыми гвардейцами… Звезды ей благоприятствуют и, очевидно, будут благоприятствовать впредь, ежели… Ежели не произойдет что-то непредвиденное.
– Вы говорите о моем внезапном возвращении в Россию? – попыталась угадать Лиза, у которой уже голова шла кругом.
– Дитя мое! – ответил мессир с беспощадной снисходительностью. – Да у вас в России пока нет ни одного шанса!
Лиза опешила. Привезти в какие-то потайные подземелья предполагаемую претендентку на русский престол для того только, чтобы сообщить ей: никогда не получит она сего престола?! Из пушки по воробьям, если еще не глупее!
Ее растерянность вмиг сменилась яростью.
– Полагаю, – она пыталась придать голосу ту же оскорбительную учтивость, с какой звучали слова мессира, – вы все сказали? В таком случае мне хотелось бы проститься с вами, мессир, и вернуться к себе, чтобы продолжать свое унылое, беспросветное существование. Благодарю за тот урок русской истории, который вы мне преподали.
– Я не договорил, ваше высочество. – Показалось или впрямь в голосе проклятущего мессира прозвучала нескрываемая усмешка? – Умоляю, наберитесь еще немного терпения, и вы поймете наконец, к чему я клоню.
Итак, представьте себе ваше возвращение в Россию. Вас не знает никто. Ваши права могут подтвердить лишь те три человека, которые были посвящены в тайну вашего рождения и на глазах которых вы росли все эти годы. Но господин Дитцель надежно упрятан в равелин Петропавловской крепости, так что его вполне можно сбросить со счетов: он едва ли долго сможет выносить условия своего заточения. У госпожи Шмидт слабое здоровье. Да и кто станет слушать старую немку, которую вполне можно объявить умалишенной? Граф Соколов – этот уже серьезнее. Однако при запальчивости его нрава нельзя быть уверенным, что он внезапно не ввяжется в какую-нибудь дуэль, могущую закончиться для него весьма плачевно. Вы меня понимаете?.. И что тогда? Ваша матушка не видела вас двадцать восемь лет. Ваш отец не видел вас никогда. Более того, он и не знает о вашем рождении!
Лиза похолодела. Бедная Августа, о господи!.. Все ее честолюбивые мечты, вся ее гордость, все эти годы ожидания!.. Какое счастье, что ее здесь сейчас нет, что она не слышит сих оскорбительных, не оставляющих никакой надежды слов!
– Да, – проронил мессир веско, – Елизавета Петровна всегда приносила только несчастья или опалу тем, кого она любила… И вы, конечно, понимаете: лучше вам оставаться княгиней Петриди на вилле Роза в Риме до тех пор, пока вы не изживете содержимого вашего заветного сундучка; и, может быть, попытаться, пока еще есть кое-какое приданое, найти себе богатого мужа, нежели объявиться под именем великой княжны Елизаветы Романовой в Зимнем дворце… Безо всякой поддержки.
Все существо Лизы было до такой степени напряжено, что его последнее слово, произнесенное с особенным выражением, так и резануло по натянутым нервам.
Так вот к чему этот слишком длинный разговор! Вот к чему ее подводили медленно, но неуклонно! Вот зачем притащили сюда! Кое-что прояснилось, и Лиза смогла вздохнуть свободнее.
– Без поддержки? – повторила она задумчиво. – Без… вашей поддержки, очевидно?
– Да, ваше высочество. Без нашей поддержки.
Почему-то Лиза ожидала, он скажет: «Без моей». То есть он ищет выгод не для себя только? Не чинов, наград себе, не почестей своему имени?
Наверное, эта растерянность была понятна человеку, который вел с ней разговор. Человеку гораздо более умному и проницательному, чем она.
– Ваше высочество, я предлагаю вам силу куда как серьезнее той, какая возвела в свое время на престол вашу матушку и даже вашего деда, хотя люди, которые будут стоять за вами и вести вас, владеют любым оружием столь же виртуозно, как и словом Божьим, кое они проповедуют.
– Эта сила – религия? – Лиза так и вскрикнула. – Вы хотите обратить Россию в католичество?!
Тьма вокруг слегка усмехнулась:
– Ваше высочество, любая религия, кроме православия и мусульманства, которая привлекает вас, вполне устроит и нас. Католицизм, лютеранство, протестантизм, иудаизм, ламаизм, буддизм… Что вам больше по нраву?
От неприкрытого цинизма сих слов Лиза содрогнулась. Может быть, она не очень много понимала в движущих силах истории, но одно усвоила прочно: вера – вот из-за чего чаще всего вспыхивают войны. Вера – вот что укрепляет сражающихся, от государей до простых солдат! Вера – вот что может сплотить ненавидящих друг друга, сделать их единою семьею. И она же может превратить самых близких людей в смертельных врагов. Все это Лиза успела узнать на опыте своей жизни, а потому не могла сейчас поверить ушам.
– Вижу, вы не понимаете, – мягко произнес мессир. – Орден, который я имею честь представлять и который готов обещать вам свою поддержку, ставит перед собою одну лишь задачу: уничтожение православия; и облик, который нам придется принять для достижения этой цели, не имеет особого значения. Так, мы соперничаем на Балканах в жестокости с турками, насаждая в противовес им католицизм. Потому только, что магометанство для нас почти столь же опасно и неприемлемо, как и православие. Но борьба с магометанством – дело будущего. Православные же страны уже сейчас становятся ареной наших действий. Мы отдаем ему приоритет в уничтожении потому, что эта религия не в силах справиться с подчинением масс так, как того требуют более совершенные религии, истинно исповедующие заветы Христа, Господа Бога нашего. Ни одна мировая религия не формирует в душе человека такой комплекс независимости и ответственности каждого отдельно взятого существа за судьбу всего своего рода и территории своей жизнедеятельности, как православие. А ведь если Христос велел оставить мать и отца своих для служения Ему, то разве не отвратительно Ему пристрастие людей к нации своей и ей, одной ей поклонение, в ущерб иным нациям – так называемый патриотизм?
