– Роман, – с ходу вклинилась женщина. – Я-то считала, нам здесь предстоит только одна проверка?
– Верно, – повернулся к ней Роман Шэйдс.
– Что верно? Как быть с этим парнем? – Констанция секунду помолчала. – Ведь я думала, он наш. А затем пригляделась и вижу, что вроде как нет. Настоящее его имя, по-моему, Лео Крэйн.
Лео это бесцеремонное выяснение его личности, стоящей здесь же, показалось несколько невежливым.
– Монтес, – резко, прямиком обратилась Констанция к Лейле, – ты ручаешься за обоих этих ребят?
– Я ручаюсь за Лео. А он ручается за Марка.
– Я вот тоже насчет него раздумывал, – сказал Трип. – По манифесту отбора он значился как «типичный», но по пути сюда вроде как перековался. Возможно, Портленд его поменял.
Тут к Лео обратился Роман:
– Ты не дневниковец?
– А что определяет, он я или нет? – спросил Лео.
– Видимо, проверка зрения, – с сарказмом сказал Марк. В своих разбухших погибших башмаках он смотрелся поверженным мушкетером.
– Нет, так не пойдет: посторонние в доме, – вмешалась Констанция, обращаясь исключительно к своему бойфренду и Роману Шэйдсу. – Надо их обоих протестировать.
В руке она по-прежнему держала нож; в воздухе попахивало опасностью.
– Да пожалуйста, проверяйте, – бодро сказал Лео, усаживаясь за стол. – Я уж столько тестов проходил, что вошел во вкус. Валяйте.
Констанция водрузила на стол видавший виды компьютер, что-то там понабирала, понастраивала и поставила перед Лео. На экране был массив из каких-то цифр и символов, нечто среднее между арабскими письменами и масонской тайнописью.
– Погоди. Пока не смотри, – строго сказала Констанция.
Да бог ты мой. Какое, однако, спокойствие. Все это ощущение необычности – как летним вечером в детстве, когда они с сестрами на еще теплом плитняке у бассейна играли в настольные игры. Лейла сидела рядом. Лео тайком на нее посмотрел. Она ему улыбчиво кивнула. Наверное, вот почему ему так спокойно. Он тоже ей улыбнулся.
– Так. Всё, теперь смотри, – сказала Констанция.
Лео посмотрел. В глазах слегка плыло, примерно как когда смотришь на двухслойную стереооткрытку.
– А читать-то как?
– Как хочешь. Просто вбирай в себя.
– Да уж вобрал. Это, что ли, и есть фишка?
– Вопросы задавать нельзя, – осекла Констанция.
– Ты даже не должен этого хотеть, – добавил Роман.
Чего накинулись-то. Лео поглядел на Лейлу. Она ему снова кивнула.
– Ты смотришь или нет? – резко спросила Констанция.
– Ну да. Уже и посмотрел.
– Почему тогда нет номера?
– А я здесь при чем? – хмыкнул Лео.
– Можешь по-другому? Угол смени, что ли.
Лео вгляделся снова, на этот раз пытливей, и тут различил за экраном еще один – другой набор символов, или тот же, но в другом порядке. В мозг, свиваясь и разветвляясь, хлынул поток взаимосвязей – как дыра правды, только на этот раз берущая начало где-то внутри. Он слегка качнулся вперед. Что это, припадок? Тогда почему нет неприятных ощущений? По всем отзывам припадки ассоциируются с чем-то негативным. При этом ощущалось залипание времени, памятное по лихорадочным ночным ужасам, когда он в детстве валялся с высокой температурой. Ребенком Лео был болезненным, школу пропускал порой неделями; неделями, когда в большущем таунхаусе были только он и мама. Она размешивала пузырьки в имбирном ситро, клала прохладную ладонь на его пылающий лоб, и вместе они смотрели телевикторины. Не так уж плохо. Только вот ночами, с температурой под сорок, слух у него обострялся настолько, что становилось слышно, как своим темным знанием вибрируют шкафы. Что-то подобное ощущалось и при проверке зрения, только знание вливалось хорошими новостями, во всяком случае не устрашающими. От столешницы ощутимо веяло добротной столешностью. Свет и чудесность вливались в окна. Лица на телах пестрели цветовыми пятнами – светозарные, открытые.
– Лео?
Он поплыл на голос и вынырнул на поверхность.
– И во-от ты-ы сноо-ва… здесь! – гикнул через стол Марк.
Лео рассмеялся этой школярской шутке.
– Здесь я, здесь. – Он в самом деле возвратился. – Вот это реально пинок бодрости! – констатировал он.
Хотя теперь ощущалось, что в том бодряке было что-то и от удара басами по печени, или сдувающего с ног порыва ветра, или спуска на велике с горного склона. Что-то шалое, от чего перехватывает дыхание.
– Тебе нравится твой номер? – спросила Лейла.
– Мне да.
Это был телефонный номер дома на Риверсайд-драйв. Огнем особняк выжгло изнутри. Впоследствии внутри все отстроили, фасад отделали материалами подешевле. В доме, где вырос Лео, теперь располагался кождиспансер, а в двух верхних этажах какая-то эзотерическая церковь. Лео в тех стенах ни разу не был.
– А почему у него цифр всего семь? – спросила Лейла у Романа.
– Видимо, у него ввод с восемью нулями, – не сразу ответил тот. – Налицо и тридцать пятое число Фибоначчи.
– И число Маркова, – заметил Трип. – Такой индекс я вижу впервые. Море белого пространства.
– Наверное, Лео очень… гибкая личность, – произнесла Констанция.
«Да, я такой», – подумал Лео.
«Лео, язви тебя», – желчно думал Марк. Вот тебе и друг. Так вот взять, сесть и пройти эту их проверку. Он что, не слышал их слова о том, что после этого возврата нет? Глаза-то одни, их беречь надо. Хотя надо признать, что и он, Марк, не ахти какой страж собственного храма. Лео, не исключено, для девахи старается. Он этим и в колледже занимался – западал с излишним пылом. Девочки под своими общажными дверями находили дешевенькие подарки, цветки-стишки. Так, видно, до сих пор и не усвоил, что избранницы тоже должны проявлять взаимность. Ну уж теперь-то, когда Лео прошел проверку зрения, та дама-экстремистка возьмет его в оборот по полной. Обстоятельство тревожное.
– Теперь ты, Деверо, – потребовала Констанция, со значением отодвигая ерзнувший стул.
Марк остался сидеть и даже, наоборот, откинулся на спинку.
– А что, если я этого не сделаю? – нагловато спросил он. – Вот именно теперь, когда я здесь, в этом вашем высокогорном кратерном домике, видимом только со спутника. Как вы, интересно, устраните эту… э-э… помеху, которую я собой являю?
«Шаг Восьмой: заставь их высказать то, что у них на уме».
После общей паузы Трип, похоже, счел, что ответить на этот вопрос надлежит ему.
– Если бы это произошло – то есть если б ты пригрозил нас выдать или у нас не было уверенности, что ты этого не сделаешь, – мы бы обеспечили тебе недостоверность.
