Он встал настолько порывисто, что стул, на котором он сидел, накренился и упал. Шэрон у себя за столом подскочила. Она что, в самом деле боится? Вот здорово. Пускай. Раздуваясь от гнева, выпотрошенный горем, он распахнул кабинетную дверь.
– Я не хочу, чтобы вы потревожили детей, – кинула вслед шефиня. – Вы меня слышите, Лео? Вам необходимо сейчас же уйти. Насчет раздаточных листков не волнуйтесь, их могу писать и я.
«Что?! Ты будешь их писать? Да ты, лахудра, и для гастронома-то списка толком не составишь». Неведомо как под руку Лео попала тряпичная лягушка. Обернувшись, он ее метнул. В тесном пространстве кабинета та шмякнула Шэрон прямо в глаз и упала на столешницу.
Начальница и подчиненный потрясенно замерли; невозмутимость сохраняла лишь брошенная лягушка, все такая же зеленая, с улыбкой от уха до уха – чего у лягушек отродясь не бывает. По истечении момента Лео, довольный своим первым актом агрессии за всю сознательную жизнь, припустил на выход.
– Ах он, сволочь! – провопила следом Шэрон. – Это же оскорбление действием! Нет, вы видели? Он на меня напал! – Рука ее тянулась к трубке.
Но Лео уже спешил к выходу. По пути он приостановился, прощальным взором окидывая зал занятий. Взрослые здесь пришибленно суетились, малыши же самозабвенно носились и галдели.
– А ну дайте им как следует! – выкрикнул напоследок Лео.
На дальнем конце комнаты солидарно вскинул кулачок маленький Сэмюэл.
Нью-Йорк
– Прошу сюда, мистер Деверо. Прошу.
Лабиринтом длинных, с невысокими потолками коридоров секретарь провел Марка к комнате отдыха и, не входя, открыл перед ним дверь. Марк заглянул внутрь – кожаные диваны; разнообразие сухих завтраков, запотевшие бутылочки соков и вод, выпечка в фольге и чай в пакетиках; глянцевые журналы с броской надписью «Margo!» ворохами разложены по столикам. За одним из таких столиков рассеянно помешивал кофе какой-то элегантный мужчина, вдумчиво изучая перед собой стопку бумаг.
– Послушайте, – не входя в помещение, обернулся Марк к секретарю. – Я считал, что мой представитель уведомила вашего человека, с которым была на связи, что мне для подготовки необходима отдельная комната. Причем с окном, в целях медитации. Вы можете мне это обеспечить?
Секретарь, дважды моргнув, с медленным кивком заглянул к себе в планшет.
– Ну да, конечно, – вздохнул он. Шишечка микрофона на гарнитуре напоминала крупную жирную муху, зависшую возле его рта. – Быть может, вы подождете в этой комнате, пока я все устрою?
– Хорошо. Буду дожидаться именно здесь.
Марк проводил секретаря взглядом, взвешивая вариант выхода в телеэфир прямо вот так, без предварительного разогрева. Впрочем, за исключением этой оплошности, все складывалось примерно так, как он и рассчитывал: за ним прислали черное авто; на заднем сиденье рядом с ним чопорно сидела привлекательная ассистентка (серая юбка, опрятная альпинистская ветровка с капюшоном, затрудняющим обзор северного полушария головы). Всю дорогу эта особа перебирала пальцами клавиши своего «Блэкберри», как монахиня четки. А когда Марк добрался до студии, на полсотни метров перед ним уже расстилался горизонт событий, в диапазоне которого все сознавали его присутствие, а также кто он такой. Похоже, он узнал и того элегантного мужчину в комнате отдыха: популярный кулинар по имени якобы Николас Регби. На прошлое Рождество Марку, не сговариваясь, прислали его книгу трое разных людей. Называлась она «Кормим свое истинное Я», и в ней находились профессиональные фотографии лапши на разных стадиях приготовления с фривольными воодушевляющими комментариями. Можно было войти сейчас в комнату, представиться, и они оба, возможно, сделали бы вид, что относятся друг к другу с почтением, и может, стали бы звездной парой друзей; Марк пригласил бы Николаса отужинать, а тот сварганил бы ему свою знаменитую лапшу – в звездной манере, на кухне с открытой планировкой, которую Марк думал обустроить в своей только что купленной в Бруклине квартире. Впрочем, нет: сейчас знакомству мешал растущий мандраж. Может, удастся организовать это после записи. А пока лучше дождаться в коридоре, когда его отведут в приватное помещение, причитающееся ему по статусу.
Примерно за год по ходу того, как он начал стремительное восхождение по своей специфической звездной лестнице, Марк уяснил для себя, что тех, кто отвечает за его комфорт, прикалывает в нем своеобразность некоторых его желаний: номер кресла в самолетах от одного до десяти (не больше) и чтобы непременно справа от прохода. Трибуна не выше одного метра. В чести были и некоторые причуды. В карманах одежды он держал по десятку ручек и разных записных книжек. Предварительно Марк специально взъерошивал их странички (сгибал картонный переплет, отчего они взлохмачивались), и когда вытаскивал такую книжку, вид у нее был такой, словно он просто-таки фонтанирует идеями. Марджори Блинк, его ушлая советница, поощряла такую линию поведения, особенно в капризах перед появлением на публике. «Не суетись и не сволочись, просто будь тверд, – наставляла она. – А суетиться и сволочиться предоставь мне».
В его стандартный контракт она вписала несколько условий, которые Марк великодушно отверг: лимонные кружочки, а не дольки, гипоаллергенный макияж, зеленый чай только люксовых брендов. Это, объяснила она, твои шаги навстречу: мелкие уступки, которые ты якобы делаешь и тем самым кажешься куда более благоразумным, чем тебе вменяется контрактом.
«Если дело дойдет, говори, что понятия не имел о том, что агентство вписало тебе в контракт лимонные кружочки, – внушала она ему, – а еще говори, что такие требования считаешь нелепыми».
Поначалу все эти махинации несколько его смущали. А потом он увидел, что они действительно неплохо срабатывают. И вскоре перестал считать их за махинации. Тот факт, что Марк милостиво воспринимал у себя в стакане с газировкой как кружочки, так и дольки, было свидетельством того, что он не мелочен. Он знал: в самом деле есть люди, которые придают подобным вещам значение, но он был не из их числа. Однако находиться наедине с собой в комнате с окном – этим он поступаться не собирался. Через несколько минут ему предстояло выступать перед десятимиллионной аудиторией. Если все пройдет гладко, то его имя и карьера расцветут, словно чернила в воде. Есть такие, кто рассчитывает убедиться воочию, что успех его книги способен повториться, а его воззрения умножиться в тиражах. На сегодня агентство Блинк уже принесло ему больше денег, чем мать потратила на его взращивание. Но Марк был не дурак. Со временем неизбежно появится кто-то с более свежими идеями, и шарм его новизны потускнеет. А потому, пока он еще не наскучил читающей журналы публике, необходимо использовать свою шальную удачу, сконвертировав ее во что-то более прибыльное. Марк верил, что можно вынуть из этой безумной колоды идею и благополучно ввести ее в обиход. Сделай он это, и ему больше не нужна будет Марджори Блинк с ее стаей редакторов и прогностов. Отпадет надобность и в трусоватом магнате, владельце «Синеко» Джеймсе Строу, чья приверженность на первых порах к книге (он объявил, что она послужит доктриной менеджмента для его техноимперии, и каждого ее служащего снабдил купленным экземпляром) заставила Марка на сегодня обзавестись агентом, публицистами и бухгалтером, а также (с той поры как он начал получать нацарапанные паучьим почерком письма от какого-то особо рьяного и явно ненормального фаната) консультантом по безопасности.
