Его мироощущению было присуще некое безотчетное стремление вверх, привносимое не то любовью, не то ветром или протеинами. А может, это была биохимия организма, реакция на патентованные препараты, кислотность воды из-под крана, жужжание ламп дневного света или что-нибудь более серьезное. В такие минуты он шел на риск и позволял себе сиять и быть развязным.
Самым худшим решением была покупка книжного магазина. Лео тогда было двадцать шесть, и этим своим поступком он с безрассудством ребенка, разбивающего керамическую копилку, истратил свою долю наследства (а затем еще нахапал под завязку долгов, пока не израсходовал свой банковский лимит). Ох и хрень из всего этого вышла. Лео-то думал, что книжный магазин приведет к созданию журнала, где он сам займет должность главного редактора. Писатели и журналисты будут ломиться туда гурьбой. Со всеми он будет водить знакомства, всюду будет вхож. Жить Лео перебрался в комнату над магазином, где провел долгую холодную зиму, свое жилье отапливая лишь капризной дровяной печуркой. Между тем магазин существовал лишь заботами добросердечных старожилов из местных, которым люб был его прежний владелец с его причудливо-экстравагантным кругозором знаний. Иногда сюда от нечего делать забредали преходящие знаменитости в тысячедолларовых джинсах; сонно шарились студенты, рассчитывая купить задарма «Сиддхартху»; появлялись и исчезали замкнутые чинные гуманитарии из колледжей. Но их, даже вместе взятых, все равно не хватало.
По истечении девяти месяцев, за всю свою карьеру книготорговца собрав сумму в 6700 баксов, не сумев отделить зерна от плевел, Лео продал все свое предприятие дельцу из Флориды, который приехал на «Рейнджровере» и расплатился чеком. Здание у Лео перекупила Розмари и с убытком для себя быстро продала. После провала с книгами Лео ненадолго пристроился в «КрэйнКо». Но должного для него места там не было, да и сама эта работа, признаться, ежедневно и ежечасно повергала его в смятение. Так что, несмотря на то что Ферн-Хилл был для него дом родной, Лео с Манхэттена перенесся в Портленд – место, более благоволящее к таким, как он. Чувствовал он себя вполне умиротворенно, не догадываясь, что уютный зефир струил эфир не иначе как из туннеля, в котором близился поезд.
В Портленде Лео чем только не занимался: развозил по магазинам вино, водил такси; был посредственным официантом, барменом под мухой. Периоды надежды и отваги вырисовывались все реже. Меж тем третий десяток сменился четвертым, а окружающий пейзаж все больше напоминал болотистую низину душевной хмари с пригорками волнения. Лео взялся работать над собой: осваивал утренние пробежки, ограничил пивной рацион, в йогурт стал добавлять семена. Подруга затащила его на занятия йогой; сам он занялся практикой позитивизма. Но все это были окопные войны. Коврик для занятий йогой он потерял, пришлось покупать другой. Затем потерял и этот (значит, не судьба). Кое-кто из знакомых, повергая душу Лео в смятение, разглагольствовал об удовольствиях пития. Эти же люди поэтично, с каким-то даже упоением ведали о своих бодунах, что свидетельствовало об их склонностях к загулам. У самого Лео похмелье длилось днями, наполненными тягостным, беспросветным самокопанием. Он наведывался к психиатрам и целителям; принимал велбутрин, клонопин, эффексор, паксил, ксанакс, золофт и лексапро
[22]. А еще посещал медитации и системные расстановки – это не говоря о воздержании от спиртного. Переходил на растительную пищу, заводил на балконе садик. Превозмогал месяцы чистого, неоскверненного житья, после чего снова срывался в запои и хмарь, как канатоходец на страховочную сетку.
– Расскажите мне о людях, которые, по вашим словам, за вами следили, – сказал доктор.
Ах, вот оно что.
– Вы имеете в виду… паранойю, я правильно вас понял?
– Если я назову это паранойей, вы подумаете, что я вам не верю.
– Можно подумать, вы и так верите.
– Вы еще ничего не сказали, чтобы я мог сделать выводы в пользу того или другого.
В общем-то, справедливо. Хотя Лео теперь и сам не был уверен в достоверности тех вспыхнувших созвездиями смыслов. Припоминая сейчас свои умственные построения, он видел всю их невероятность. Но их и в самом деле нельзя было отнести ни к той ни к другой области – точно так, как подчас неправдоподобными кажутся красота и истина. Острее всего ощущалась печаль от факта, что он уже не чувствовал себя уверенным. У него не было желания убеждать кого-либо (и уж точно этого доктора), что, например, бывший муж его бывшей подруги работал на какую-то там правительственную структуру, задачей которой было составление досье на отбившихся от рук членов интеллектуальной элиты.
– Вы говорили своим друзьям, что за вами следят, – напомнил доктор. – На чем основывались эти ваши подозрения?
– Ну, скажем так: какое-то время за мной и вправду следили.
На лице доктора прорезалось глухое раздражение. Лицо доктора. Докторское лицо. Всего лишь маска из кожи с двумя черными дырьями для зрения и мокрая впадина для еды и речи. Лео отвел глаза – не из отвращения, а просто в силу внезапной догадки, что сидящий перед ним человек, может, вовсе и не доктор.
Если на то пошло, за Лео ведь и в самом деле следили. Он знал это исподволь; способом, самому ему непостижимым, – скажем, откуда он мог догадываться, работает ли в самом деле экс-муж его экс-подруги на правительство? Сейчас, впрочем, напрашивался вывод, что тот субъект вполне мог быть просто ревнивым подонком, только и всего. Да и подруга-то у Лео была одно название. Не подруга, а Мэрилин – та озабоченная мамашка из «Нового дня». Месяц с небольшим они, так сказать, притирались: под вечер секс, затем ужин в ресторане, после которого у них то и дело завязывались нетрезвые диспуты на тротуарах или в ее большущей, устланной экзотично-пестрыми коврами квартире. Спорили в основном насчет моральности/аморальности ее профессии (рекламного бизнеса), на которой Лео просто-таки вынужден был ставить клеймо «интеллектуальной проституции». Но как-то раз речь зашла и о ее свежеразведенном муже. Мэрилин утверждала, что толком не знает, чем именно он занимается по жизни.
– Представь себе, я не в курсе! – с пьяным гонором выкрикивала она, стоя голышом у холодильника, в недрах которого искала добавку спиртного. – Консультирование! Типа консультирует он: то-сё, пятое-десятое!
Доктор между тем продолжал углубляться в содержимое папки.
– Ну а это что?
«Опа», – обреченно подумал Лео.
У доктора на руках оказались распечатки его блога. Как такое оказалось возможно? Ведь он всё удалил. Лео был не сказать чтобы асом техники (жаль, что приказал долго жить текст-процессор «МакРайт»), но кнопка «Удалить все» была ему вполне знакома. Не наклоняясь вперед, он попытался вглядеться в бумаги, которые сейчас листал доктор. Похоже больше на распечатки с экрана, чем на скачанные файлы. Но от кого они могли ему достаться – от Хэзер? От одного из ассистентов Розмари? Не крутовато ли? Если они хотели отвесить ему этим блогом оплеуху, то не проще ли было это сделать, стоя с ним лицом к лицу?
