Все следующие недели в голове стояли темень и стук-бряк, как от проволочных вешалок в недрах шкафа. Голову изнутри копытило стадо монстров. Утро было сносным, середина дня невыносимой, а вечер приносил смоченное, смазанное облегчение.
«Травкой» Лео закупался у одного сомнительного типа, приходящего к нему в дом возле шоссе, своими мрачными окнами напоминающий нечищеный аквариум. Переднее окно Лео занавесил простыней. Вначале он перестал брать телефонную трубку, затем подходить к двери. Мир снаружи был полон антагонистов. Лео существовал на привязи к своему кальяну.
Время вторжения сестры рассчитали точно. Неделей раньше он бы еще упирался. Он и сейчас, надо сказать, трепыхался. Попробовал сказать что-то вроде «не вашего ума дело», но сестры такой вариант с ходу отмели. Тогда он прибег к чему-то вроде «может, еще сам выпутаюсь», но это их не убедило. Было ясно, что они не собираются откладывать дело на потом, когда брата придется укладывать уже в стационар.
Розмари упомянула кое-какие знаменитые места на востоке страны, и Лео призадумался. Ему ужас как не хотелось навязчивого догляда врачей. Вероятно, все кончилось бы электродами на лбу и амнезией о прошедших нескольких месяцах, что было нежелательно, несмотря на то что его мысли все это время представляли темный лес с причудливой флорой и фауной. Быть может, в этом все же крылась какая-то информация; не все же здесь было кромешным нонсенсом. Кроме того, и в этом главное гадство: все это было частью его самого.
На тот момент самой великолепной идеей избежать «дурки» Лео показалось согласие на реабилитацию. Джин в кофейной кружке приравнивался для него к празднованию наступившего дня. На самом деле в сравнении с предыдущими месяцами он звучал скорее как пьяный, чем как безумный. На вопрос Хэзер, что за хрень он писал у себя в блоге насчет «теневого правительства, тайной тирании, проникающей в нашу жизнь посредством убеждения, массового заговора с целью контролировать всю информацию в мировом масштабе», Лео попытался ответить, что, дескать, он это писал в духе кое-кого, кто так мыслил. Он, мол, планировал написать на эту тему роман, всякое такое. Ему даже показалось, что он в самом деле что-то подобное замышлял.
Склонить Розмари и Хэзер к выбору реабилитации вместо «дурки» оказалось не так уж и сложно. Но Дэйзи проявила бдительность.
– Забухал ты, братец, вчерную, – сказала она. – Но я чувствую, этим у тебя не ограничивается.
По счастью, в мусорном баке у заднего крыльца ничего уличающего Лео не обнаружилось, ни по числу ни по составу: двухлитровые флаконы из-под дешевого джина и рома, воз всевозможной стеклотары с отдельными вкраплениями саке, хереса и ликера.
Для Дэйзи этого оказалось достаточно.
– Ты тут один обитаешь вроде прекрасной дамы в замке? – спросила она.
Лишь когда белый минивэн свернул на нарядную подъездную дорожку, Лео начали одолевать сомнения. Ведь могут существовать различные подводные течения и камни. Кто знает, какая поправка уготована здесь ему?
– Видишь, Лео, – сказала Хэзер с переднего сиденья, – это учреждение не закрытого типа.
Таково было одно из его условий. «Дрожащие сосны» на вид были заведением дорогим и ортодоксальным, разбитым по гендерному принципу: мужчины и женщины отдельно. В этом поселении в получасе езды к югу от города практиковалось двенадцатишаговое лечение от наркотической и алкогольной зависимости. Вид у пансионата был как у какого-нибудь местного колледжа с отменно продуманным пейзажем: вдоль подъездной дорожки стоят кактусы в горшках (видимо, специально, чтобы придавать месту сходство с пустыней: такая ассоциация способствует поправке и преображению души).
Первую ночь Лео провел в эдакой наблюдательной палате. Какой-то похожий на луковицу человек обшарил сумку Лео на предмет запрещенных предметов, после чего выдал Большую Книгу – описание «двенадцати шагов» в обобщенном виде – а также тетрадь без перфорации вдоль корешка, чтобы вырванные листы было заметно сразу.
Сейчас доктор зачитывал Лео содержимое блога. В частности, «Еще одну несправедливую отставку» – материал Лео о том, как автора уволили из строительной бригады его друга Габриэля. Габриэль нанял Лео через несколько недель после того, как его выставили из «Нового дня», и через несколько дней после того, как Мэрилин заявила, что не желает его больше видеть. Халявой ту работу назвать было сложно: Лео в самом деле знал, как обращаться и с отбойником, и с перфоратором. Хотя у доктора источники были вторичные – он вынул из папки распечатку и выборочно читал по ней. Интересно, откуда у него это – от Габриэля? Или материал Габриэля в изложении Дэйзи?
– Похоже, у Габриэля расстаться с вами имелись все основания, – заметил доктор.
Это так. Лео был пьян. На крыше. С монтажным пистолетом. Мог и застрелиться.
По окончании аудиенции доктор сказал, что следующая встреча у них в понедельник.
– Надеюсь, выходные вы используете для того, чтобы освоиться с вашим положением. Думаю, вы по достоинству оцените, насколько вам повезло попасть именно сюда.
Повезло? Из докторского кабинета Лео вышел в полном раздрае. Те зачитанные ему посты из блога – он там в нескольких местах прошелся по орбите семейства Крэйн. Этот парень с карандашницей, именуемой «РУЧКИ», возможно, и в самом деле доктор.
Лео прошел тихий внутренний дворик, даже не замечая вокруг себя прекрасного погожего дня. Облегчение было разве что в том, что доктору не удалось наложить лапы на то, чего на экране нет. Речь идет о выпуске «Делюсь с вами». Заполучи он его, от электродов на лбу не отвертеться. В ближайшее же время.
Мандалай, Мьянма
Лейла оглянулась и снова увидела беленький «Датсун», на передних сиденьях которого сидели ее соглядатаи (Хекль и Джекль, как она их окрестила). Впервые они нарисовались пару дней назад, через сутки после ее возвращения из Мьо-Тхита. У Лейлы мелькнул соблазн подобраться втихаря к их машине, постучаться эдак вежливо в окошко и сказать: «Ребят, а ребят. Может, вам бы лучше заняться проблемами канализации и высокой детской смертности? А уж потом осваивать деньги, отпущенные на шпионские сети и стукачей. Ей-богу, толку больше». Но запаса бирманского ей на это не хватало, да к тому же к этим ребятам, чувствовалось, незаметно никак не подберешься. Они всегда возникали непосредственно сзади и, как правило, оказывались там уже загодя.
«Ну что ж, ребятки, – подумала Лейла, зашнуровывая кроссовки на ступеньке возле подъезда, – как насчет пробежаться десяток километров?»
Пробежки Лейла совершала каждое утро, спозаранку. Только бег позволял ее телу и уму действовать синхронно, на одинаковой скорости, что казалось единственным промежутком времени, когда она могла по-настоящему расслабиться. И мысли, что случались во время пробежек, казались более эффективными; они с большей вероятностью приводили к решениям, чем просто мысли без движения. В Мандалае бег был также хорошим способом отмежеваться от «одиноких колонизаторов», которые пустятся в путь по любым ухабам, если им там обещаны местный храм или руины, зато насчет всего остального их не сдвинуть с места.
