– Я бы предпочел об этом не говорить, – ответил он.
– Ой, извините.
– Да шучу. Фамилия действительно моя. А корни акадийские
[52].
– Акадийские? То есть вы из каджунов?
[53]
– Слово «каджун» для меня звучит как блюдо из курятины, но тем не менее.
К стойке подошел представитель «Синеко».
– Мистер Деверо? Извините, что заставил вас ждать. Судя по всему, место вашей встречи изменилось. У меня для вас запланирован перелет в Гонконг. Не возражаете?
Гонконг. Марк там ни разу не был. Странно. Он готов был поклясться: Строу говорил, что «Синеморье» на прошлой неделе было во фьордах.
– Замечательно. Спасибо, что предусмотрели.
Прозвучало красиво. Хотелось, чтобы Лола ухватила суть: Гонконг, перемена места, его невозмутимость.
Редко когда иллюзионисту представляется такой благообразный выход. Раскрытие предстоит в третьем акте. Представитель «Синеко» все не уходил.
– Ну что, Лола? – повернулся к девушке Марк. – Удачи?
– Спасибо… Марк, кажется?
– Да, Марк.
Ступив с высокого стула на освещенный квадрат пола, Марк вновь обрел душевное равновесие. Вопреки опасению, был он не очень-то и пьян, во всяком случае, вполне мог сойти за утомленного дорогой пассажира бизнес-класса. То, что представитель «Синеко» использовал слово «перелет», а не «билет», давало основание надеяться, что в Гонконг он отправится на одном из самолетов «Синеко». Радость от такой перспективы на секунду пересилила снулость шестичасового питья.
– Ну что, может, как-нибудь увидимся в одном из этих мест?
– Маловероятно, – улыбнулась Лола. – Удачно вам провести встречу. – И с лукавством добавила: – А над этим вашим фокусом вам еще предстоит поработать.
– Непременно, – отозвался Марк. – Буду заниматься.
Дублин
На выходе из раздвижных стеклянных дверей Дублинского аэропорта Лейла, отягченная своим чемоданом и новым именем, увидела человека с листом бумаги, на котором фломастером было неряшливо выведено «Л. Монтес». Держал он его слегка брезгливо, как держат свои плакатики таксисты, чтобы отличаться от водителей лимузинов. Но когда он увидел, что Л. Монтес – это девушка, то заметно повеселел. Представился он как Дермот и был открыт лицом, яркоглаз и расторопен. Лейлу он провел мимо таксомоторов, стоящих в ряд на боковой площадке, и открыл перед ней заднюю дверцу опрятного, но скромного автомобиля.
На вопрос «куда едем» Дермот ответил односложно:
– Стонибэттер.
На вопрос же, где это, ответ был такой:
– Между Каброй и доками.
Кто он, этот парень – настоящий таксист или агент «Дорогого дневника»? В машине играло радио – люди сетовали на какие-то там тротуарные поборы. Потом пошел новостной блок, но не на английском, а на каком-то, казалось, рубленом языке лесных дикарей с дубинами.
– Это гэльский
[54]? – спросила Лейла у Дермота.
– Ирландский, – буркнул он в ответ.
– Да я понимаю, – сказала Лейла. – Но язык-то гэльский?
Шофер встретился с ней глазами в зеркальце заднего вида.
– По-английски ирландский язык называется «ирландский».
Сказал сдержанно, но чувствовалось, что повторяет он это уже далеко не первый раз.
Лейла растерялась. Она это знала, во всяком случае когда-то. В Западной Африке ей довелось работать с ирландцем, который красиво пел и разговаривал на своем родном языке с женой по спутниковому телефону.
– Мы как навахские заклинатели дождя, – говорил он ей, – пока не выясняется, что тип в конце вагона тоже ирлашка.
Дермот подвез ее к двери какого-то кирпичного домика среди улицы кирпичных домиков на холме, опутанном улицами кирпичных домиков. У двери ее встретил какой-то человек, который быстро завел ее внутрь и провел на кухню, где сказал, что зовут его Фэйргал, а также не хотела бы она чашку чаю. Лейла кивнула, а он спросил, хорошо ли ей доехалось. Она сказала:
– Замечательно. За вычетом того, что ваши люди меня похитили.
– Прошу извинить, – сказал Фэйргал. – Обычно людей в оборот мы берем не так резко, как вышло с вами. Но зато и охаживать вас мы долго не будем. Встреча уже сегодня вечером.
Лейла кивнула с непроницаемым лицом.
– Ну и, раз уж вы все равно здесь, не хотите ли проверку зрения и номер? – спросил он.
Это что, шутка? Ирландский юмор?
– Спасибо, никаких проверок мне не надо. Просто верните мне мои вещи и отправьте в Калифорнию, – жестким голосом сказала Лейла.
А затем пришла Сара – обходительная девушка, которая отвела Лейлу в комнатку на верхнем этаже этого домишки, где было большое мансардное окно, а железная кровать аккуратно застелена свежим бельем. Рядом стоял письменный стол, а в стене был небольшой умывальник, возле которого стоял деревянный стул с полотенцем на спинке. О такой спальне Лейла мечтала годами.
– Вам нужно несколько часов поспать, – посоветовала Сара. – Вечером вам понадобится свежая голова.
– Послушайте, Сара. Я здесь на самом деле лишь для того, чтобы забрать свое барахло. Меня нисколько не впечатлили ваши коллеги, которые меня обшанхаили
[55], а слушать о вашем великом деле у меня нет никакого настроя.
– Вас не обшанхаили, а откаракасили.
– Что???
– Возле третьего терминала у вас кое-что позаимствовали. Но ведь вас снабдили бумагами и наличностью? Так что это «каракас», а не «шанхай». Я понимаю: вы переживаете о своем ноутбуке и документах, но после встречи вы их обязательно получите.
– А как с остальными моими вещами?
– Ваш багаж заведен в нашу систему. Четыре чемодана, которые вы отослали в Лос-Анджелес, будут там завтра вас ждать. Пятое место – большую сумку – мы отделили: там хранятся ваши дорожные вещи. Эту сумку вам доставят туда, где вы остановитесь на ночь.
Надо сказать, что Лейла в свое время прослушала специальный курс, как себя вести в случае похищения. Но вся та информация совершенно не вязалась с тем, что происходило сейчас. Ее инструктировали насчет того, как прятаться дома и в офисе, как держать себя в руках, чтобы не поддаваться панике. Но материалы тех лекций совершенно не упоминали про вежливых людей, которые предлагают вам уютные комнаты для сна, да еще и направляют ваш багаж с учетом, чтобы вы получили его перед ночлегом.
