– Понятно. Но только из-за того, что он в подпитии показал мне карточный фокус…
– Нет, не из-за этого, – мотнула головой Сара. – И отправляешься ты не к Марку Деверо. А в Портленд, штат Орегон, с целью найти там парня по имени Лео Крэйн. В свое время Лео Крэйн учился с этим Деверо в колледже. А около месяца назад издал газетку – что-то вроде бюллетеня, – где в общих чертах описывается то, что творится вокруг. Там же заявляется и то, что у него на Деверо есть компромат.
Сара протянула Лейле измятый, сложенный вчетверо лист бумаги.
– Прочитай это перед тем, как туда ехать. Нам нужно, чтобы ты выяснила ход его мыслей.
– Но почему бы вам не расспросить его самим, напрямую? Он ведь, наверное, даже обрадуется, если ему отрекомендуетесь именно вы.
– Ты – это и есть мы, Лола. Между прочим, вербовать Лео Крэйна по полной мы не хотим. Может статься, у него просто душевный разлад или хрупкая психика. Деяния Комитета в его подаче выглядят несколько приукрашенно, а местами и вовсе глуповато. Сговор с саентологами, всякое такое. Людей с нестойкой психикой мы проверке не подвергаем.
На сегодня количество наших людей, пытающихся нащупать в «Синеко» какие-нибудь контакты, исчисляется сотнями. Однако хвастаться особо нечем: в Комитете все ходят по струнке. А вот Деверо для нас фигура многообещающая. Крэйном мы занялись лишь после того, как кто-то передал нам его листок. Но сейчас дело не терпит отлагательств. Свою слежку за Крэйном Комитет резко усилил; в данный момент он находится под наблюдением в некоем подконтрольном Комитету учреждении, что усложняет задачу вызволить его оттуда. И мы посылаем к нему тебя – просто для разговора; выяснить, действительно ли у него есть на Деверо что-то сто́ящее, или же он так, просто обиженный жизнью наркоша с раздутым воображением. Для тебя это фактически по пути домой. Так что, попробуешь?
Через сорок восемь часов она будет дома. Сделать одну попутную остановку, поговорить с каким-то чудиком? Лейла кивнула.
– Вот и хорошо. Тогда слушай. Ты летишь через аэропорт Кеннеди. Билет у тебя сквозной, так что никаких казусов и фокусов по пути не будет, это я обещаю. Значишься ты Лолой Монтес. Когда прибудешь в Портленд, наш телефон, который у тебя, укажет дорогу к Лео Крэйну. Обычные звонки мы тоже попытаемся переадресовывать на эту трубку. Все твои устройства – ноутбук, смартфон – в этой сумке. Но до твоего возврата в Лос-Анджелес они работать не будут.
Лейлу донимало невнятное беспокойство.
– Если всеми этими гнусностями – шпионажем, слежкой, шантажом – занимается Комитет, то откуда такая информированность у нас?
– Вот видишь, ты сама сказала «у нас», – с улыбкой подметила Сара. – Но вопрос принципиально верный. И я отвечу: у нас паритет. Комитет за всем и вся шпионит. А мы сидим у них на линиях. Получается, тоже шпионим. Но уже поверх их шпионажа. А когда выйдем на поверхность, то положим этому конец. Но чтобы выйти, нам нужно сорганизоваться; а для этого, в свою очередь, нам необходимы собранные ими данные. Во всяком случае, пока не выйдет на мощность наша собственная передаточная сеть. Но на сегодня мы неуклонно теряем к их данным доступ. Ощущение такое, что они меняют свои пункты дислокации – может, потому, что их секретные объекты попадают на глаза людям вроде тебя, и это заставляет их заглубляться куда-нибудь под землю, в бункеры, или, наоборот, уходить вверх, на орбиту. Во всяком случае, наземных линий для привязки у них становится все меньше и меньше. Потому-то нам нужен кто-нибудь на самом верху «Синеко», в месте, которое они именуют Новой Александрией. Чтобы поставить нас в известность, где они хранят свою информацию.
У Сары зажужжал мобильник.
– Вот черт, – заторопилась она, глянув на дисплей. – Всё, мне пора. Лола, и на будущее: при пользовании компьютером, айфоном или что там у тебя еще, обязательно залепливай веб-камеру черной изолентой.
Лейла подняла бровь: дескать, ты серьезно?
Мобильник Сары зазвонил снова; теперь она уже встала.
– Серьезно. Да, и еще: не глядись ни в какие линзы, поняла? Естественные, неестественные. Аналогом проверки зрения Комитет не располагает; сомневаюсь, что они вообще догадываются о принципах действия нумератора. Но мы боимся, что у них есть что-нибудь другое, не менее эффективное. Поэтому просто не гляди прямиком туда, где есть какой-нибудь объектив или глазок. Ar eagla na heagla.
– Айр оггла на хоггла?
– Это на ирландском. «Из страха перед страхом». Типа «на всякий случай». – Сара сейчас выбиралась из бутафорской квартирки. – Дай мне знать, когда твой отец окажется на воле и в безопасности, ладно?
– Ладно. Только как?
Сара на ходу приподняла свою трубку:
– У тебя есть мой номер.
– Разве?
– А разве нет?
Лейла взглянула на Сару пристально и поняла: номер она знает. А поняв это, узнала о Саре еще кое-что. Симпатией к ней она прониклась не зря. Сара была хорошей: доброй, справедливой, юморной. Хотя слегка запальчивой – и быстро теряла терпение с детьми. Все это Лейла сознавала теперь так, будто знала Сару не первый год.
– Если телефон не даст прозвониться, ищи меня через домашнюю страницу «Дневника», – напутствовала Сара, уже удаляясь.
– А что за страница-то? – окликнула Лейла вслед.
Но Сара уже держала у уха трубку и напряженно кого-то слушала, быстрым шагом лавируя через море магазинной мебели.
В пути
– Сколько вообще лететь до Гонконга? – спросил Марк у человека от «Синеко».
– Двенадцать часов, – ответил тот. – В Гонконге вас встретит Пэйтл и обеспечит дальнейшее передвижение.
О-о, значит, и Гонконг еще не конец странствия. Может, «Синеморье» сейчас бороздит просторы Южно-Китайского моря. В самолете надо будет до максимума откинуть спинку кресла и заспать то, что происходило в вип-зале. Как, она сказала, ее зовут? Лола Монтес, как танцовщицу. Имя просто фантастическое.
Воздушный лайнер, к которому они подъехали, казалось, вряд ли мог даже принадлежать кому-то в частном порядке: не по карману. Белоснежный, как лебедь, без единого опознавательного знака, кроме литер на хвосте. «Эйрбас», – определил Марк, всходя по трапу, который плавно выдвинулся из цилиндрического корпуса, как долька из лимона. На середине трапа Марк приостановился и оглянулся на аэропорт со снующими понизу грузовичками, которые отсюда казались игрушечными.
Когда-то в детстве, после того как семью покинул отец и сыновний мир Марка треснул пополам, мама купила ему машинку с дистанционным управлением. Не какую-нибудь там хреновину на проводке, а самую что ни на есть гоночную из магазина моделей – на бензиновом ходу, с надувными резиновыми шинами и всамделишными бамперами. Целый месяц по воскресеньям мама, помнится, брала его, мальчишку, на пустующую парковку торгового центра (там рядом построили новый, а эта пришла в запустение), и уж он там давал гари. Мама только успевала заправлять из бутылочки горючее (изрядная его часть проливалась, и она вполголоса цедила ругательства, которые вслух никогда не произносила, за редкими исключениями). О как они тогда резвились – приятно вспомнить. И как она только догадывалась, что гоночная машинка способна будет принести столько радости? Играли как бы на две команды: у него болельщиками яйца и фруктовые кожурки, у нее – использованные батарейки. На поле мама устраивала полосу препятствий из старых обносков и бесхозных магазинных тележек. Веселья было хоть отбавляй, но вот однажды он примчался домой зареванный и рассказал, что его роскошную гоночную машину умыкнула компания старших ребят из школы; подрезали и смылись. Мать на это проронила всего одну фразу: «Мир несправедлив». И это произнесла она, которая за своего мальчика всегда стояла горой! Марк был потрясен. «Так пойди и сделай его справедливым!» – рявкнул он, в слезливой ярости топнув ногой. А она ответила: «Нет, Марк. Не могу. Он такой, какой есть». Вот так она своего сына и растила: где обласкает, где накричит; но никогда не обещала того, чего не могла обеспечить. И отступала от пустот, которые у него на глазах кидались заполнять другие матери.
