Да, может, мир и впрямь несправедлив, но за проступки он иной раз карает. Тем прыщавым мартышкам, что умыкнули у него любимую машинку, сегодня небось за счастье вообще полететь на самолете, пусть хоть сзади, у дверей сортира. Сидят небось, согнувшись над арендованными столами, под вентиляторами, что месят жару в напичканных вредными технологиями частях страны, где высок риск заболевания раком. Марк знал, что мать от его успеха млеет, хотя сама об «Изнанке, явленной наружу» не сказала почти ничего. Вместе с тем все его открытки у нее любовно прикреплены к дверным косякам, а о своем сыне она хвастает в магазинных очередях к кассе; журналы с его фотографиями открыты на той самой странице и уложены где повидней. А когда он приезжает ее навестить, при расставании она произносит одну и ту же фразу: «Сделай так, чтобы я гордилась тобой». Из раза в раз. Вот сейчас бы ее сюда, с ним в этот самолет. Неужто б она не гордилась, не была под впечатлением?
Наверху трапа Марк отдал свой пиджак стюардессе и ступил в салон. Здесь можно было вольготно стоять в полный рост, а впереди тянулся овальный стол орехового дерева, сбоку которого, тоже в орехе, почивали выстроенные по ранжиру коньячные бокалы. Все сиденья были обиты дымчато-коричневой кожей. О, а это что? Пройдя с десяток шагов вглубь, Марк увидел, что никаких спинок кресел здесь откидывать не надо. На этом авиалайнере была спальня. Не успел Марк и глазом моргнуть, как рядом появилась еще одна стюардесса со стаканом ледяной воды.
– Капитан просил вам передать, что мы ждем еще всего лишь одного пассажира.
– Очень хорошо. Благодарю, – степенно кивнул Марк.
«Да чтоб тебя». Оказывается, он летит не один. И придется неловко ерзать, кому из них достанется спальный салон. Если это кто-то из главных подручных Строу, то как пить дать опустят, заставят ютиться на диванчике.
Марк устроился на одном из вращающихся бегемотистых кресел (все равно что сидеть на коленях у Кинг-Конга). Для вида он завозился со своими карманами и саквояжем, пряча зачарованность тем, что летит на таком изумительном белом лебеде. Хотелось сделать полную рекогносцировку – как здесь выглядит туалет? А кухня? Да и в спальню он пока заглянул лишь краем глаза. Можно ли там из лежачего положения смотреть в окно?
В самолет вошел парень помоложе самого Марка. Одет небрежно, но с небрежностью богатства. Мимо Марка он прошел с кивком, буркнув что-то невнятное, и сразу в глубь салона. «Черт», – подумал Марк досадливо, но парень, не доходя до спальни, остановился и устроился на другом сиденье. Марк неторопливо повернул свое кресло, чтобы за попутчиком можно было вполоборота наблюдать. Парень в быстрой последовательности проделал следующие действия: скинул туфли и натянул толстые носки; застегнул пристяжной ремень; воткнул беруши; натянул очки для сна. Через считаные секунды плечи его обмякли, а челюсть приотвисла. Одна из стюардесс убрала из-под него туфли. Другая в это время нажатием кнопки втягивала лимонную дольку трапа.
Марк подверг себя осознанной релаксации: замедлил дыхание, конечности налил тяжестью. Попытался ощутить свои мышцы и кости – пружины и несущий каркас. Самолет покатился вперед, ко взлетной полосе Хитроу. Интересно, похожа ли наземная рулежка самолета на езду в автомобиле. Наверное, нет. И даже наверняка. Когда в задрожавшую кабину стал проникать рев, а самолет, набирая ход, помчался, словно пытаясь оторваться от своего металлического «я», Марк был уже на грани сна. В кресло его нежно вдавила сила гравитации. В самую его глубину, а затем еще глубже, в сон.
Проснулся он от того, что в рот ему кто-то сунул шерстяной носок. Нет, не носок. Жажда, жуткая. Сухой рот. Марк почмокал губами и потянулся к потолочной форсунке вентиляции за струйкой сухого холодного воздуха. Но его кто-то держал, пришпиливая к креслу. А, это ремень. И кресло откинуто. Подоспела стюардесса, которая без слов направила его руку к регуляторам, укрытым кожаной фалдой на ручке кресла. С помощью кнопок Марк направил себе в лицо струю воздуха и стал поднимать спинку.
– Благодарю. Можно стакан воды? – вытеснил он сухим, першистым голосом.
Она принесла, и Марк, омочив горло, снова огляделся. Его попутчик уже не спал. Он сидел за большим овальным столом и трапезничал с фарфора, параллельно работая с планшетом.
Завидев, что на него смотрят, парень обернулся и, приподняв вилку с кусочком мяса, спросил:
– Ягненка?
Марк поднялся с кресла. Стакан он прихватил с собой и, позвякивая в тяжелом на вес стекле кубиками льда, тронулся в глубь салона с выражением спокойной твердости на лице.
– Вы из «Блюберд»? – спросил парень.
– Я работаю на Строу.
– А, ну да. Получается, и я тоже, – кивнул парень и добавил: – Я Симус Коул.
Он положил вилку и протянул руку. В момент рукопожатия Марк глянул на стол и увидел на тарелке возле парня сморщившиеся мелкими пенисами беруши в пятнышках ушной серы и недоеденную булку. Тьфу. То, что перед ним Марк Деверо, этот крендель явно не знал. Как дать ему понять, что в его присутствии так себя не ведут? Наверное, будь он Билл Клинтон или Шон Коннери, такая ситуация была бы исключена.
– Я главный инженер и инфо-архитектор Новой Александрии, – доложился Коул. – Завтра запускаются мои новые киты́ – событие, ради которого я решил появиться на борту. Лично, так сказать, засвидетельствовать.
Из бокала он сделал крупный глоток вязкой на вид коричневой жидкости.
– Марк Деверо, – представился Марк.
– Да вы что, серьезно? – весело удивился Коул. – Тот самый, гуру? А я думал, вы из «Блюберд».
«Блюберд»? Секьюрити по найму? Здравствуйте, приехали».
– Нет, я просто один из советников Строу, – скромно сказал Марк.
– Да уж, конечно. Такой же советник, как Киссинджер.
Непонятно, что он хотел этим сказать. Возможно, сравнение с Киссинджером было комплиментом. Марк, в свою очередь, не решался спросить, что значит «кит»: так он мог выдать, что не в теме. И он сказал:
– А я просто хочу взглянуть на то, о чем пишу.
– Безусловно, – согласился Коул.
Марк спросил стюардессу (учтивейшим образом, чтобы отличаться от Коула), можно ли использовать для небольшого отдыха спальное помещение. Та ответила «конечно», только не желает ли он вначале перекусить? Марк спросил, как ее зовут, и, узнав, что Моника, сказал:
– Моника, большое спасибо, не нужно; а нельзя ли посмотреть у вас кухонный отсек?
И Моника его показала – сплошь хром и никель, мелкие подносики и инструменты, вставленные в стену или приделанные к ней; что-то вроде крутой версии «Фольксвагена» из детства (ту машину мама однажды летом позаимствовала у своих хиппующих друзей и поехала на ней вместе с сыном в Техас, где надо было проведать одного мужчину. Мужчина разочаровал, зато сама поездка вышла просто «ух»).
Спальное помещение оказалось действительно спальней, освещенной мелкими, вделанными в полировку фонариками. Моника показала, где и как нажимаются нужные кнопки. После этого Марк разделся до белья и улегся на настоящую простыню под настоящее покрывало. Подвела лишь подушка, оказавшаяся слегка жестковатой. Марк лежал и взирал на пейзаж из облаков, как на картинах Максфилда Пэрриша, но недолго: вскоре он уже спал.
