Лейла молча кивнула.
Роксана ввела слова в строку поиска, цепко глядя на клавиатуру и экран.
– По поисковикам я это название уже прогоняла, – сказала Лейла.
– Здесь у нас не совсем поисковики, – надменно сказала Роксана.
Пока Роксана занималась поиском, Лейла продолжала рассказывать о «Дневнике». Казаться пустомелей ей не хотелось, но сестра как будто специально не открывала рот, и, чтобы заполнять тишину, это приходилось делать Лейле.
– Лейла, – наконец заговорила Роксана, – а тебе не кажется, что этот злой заговор на самом деле… Нет ли вероятности, что ты, пока находилась в Бирме, как-то слегка попростела?
Лейлу коробило, когда сестра использовала такие вот неоколониалистские словечки.
– Что значит «попростела»? – накренив голову, спросила она.
– Я в смысле, а не играют ли тобой те твои люди по твоей простоте душевной? Иногда ты так жутко хочешь творить добро, что забываешь об осторожности.
Ох уж это Роксанино снисхождение. Всезнание старшей сестры.
– Вряд ли они мною играли, Роксана: ведь того, чего они хотели, я им не дала, а они все равно нас выручили.
– Ох уж и выручили. Дилан рассказал мне об объеме той помощи. Папа унижается, подает всякие идиотские прошения, а его все так и считают за педофила. Ты сказала, они используют идентификаторы в пятнадцать цифр?
Лейла кивнула. Она решила говорить все-таки «они», а не «мы». О проверке зрения она не упомянула ни Роксане, ни Дилану.
– Я просто не хочу, чтобы ты путалась не с той стороной, – сказала Роксана. Сейчас она открыто пользовалась своим преимуществом: тем, что Лейла обратилась к ней за помощью и теперь вынуждена сидеть и впитывать критику.
– Не с той стороной? – вскинулась Лейла. – Рокс, ты серьезно? Ты вообще давно вылезала из этого своего пузыря? Говно снаружи течет потоками.
– Милая, на тебя, случайно, не уборщик внизу поглядел особо жалостно? Я знаю, ты всю дорогу лезешь на рожон за обездоленных, но помни: заниматься этим ты можешь только потому, что нас пустили сюда. – Эта строчка всегда была у нее лейтмотивом. – Думаешь, при Ахмадинежаде
[86] мне жилось бы хорошо?
– Знай он, что ты научишься вычислять траектории ракет, то жила бы ты на славу.
– Ага. Меня бы уже или в живых не было, или б я сидела где-нибудь в застенке. Ты это знаешь.
Лейла закатила глаза. Ужас как хотелось топнуть ногами.
– Послушай, Рокс. Да, ты права. Я не думаю, что ты – точнее, мы все – при Ахмадинежаде жили бы припеваючи. – Вид у Роксаны был все еще неутоленный. – Да, я горжусь, что я американка. Этого тебе достаточно?
– А так ли это? Ты, мне кажется, одна из так называемых оправдывающихся американцев. Хотя тебе это, похоже, вменяет твоя профессия, верно?
– Да пошла ты к черту. За что мне оправдываться: за Билль о правах? Ты как будто ни во что не вникаешь. Из года в год богатство и власть концентрируются в руках все более узкого мафиозного круга. Пятисот человек, полусотни многонациональных корпораций. А чтобы богатеть, нужно все так же помыкать всеми бедными поцами, что под тобой, – плевать, что на дворе уже новое тысячелетие. Все устроено так, чтобы богатство каждого толстосума уравновешивалось бедностью тысяч человек. Ты думаешь, за это должна извиняться я? А вот мне кажется, в этом не мешает повиниться тебе, перед какой-нибудь девчушкой из третьего мира, которая вынуждена справлять нужду в канаве, за то, что тебе в это время кто-то разрабатывает навороченные протезы.
– Да ладно тебе, – пошла на попятный Роксана. Праведный гнев, как видно, сработал. – Извини за наезд насчет твоей работы. Я думаю, то, чем ты занимаешься, достойно восхищения, – снизошла Роксана, пожимая грушевидными плечиками. – А вот насчет здешнего устройства ты все-таки не права. Все эти бедные людишки, что находят здесь приют, как и мы, должны быть этой стране благодарны. И я, Лейла, эту страну люблю. Те же, кто разглагольствует о ее поражении, мягко говоря, заблуждаются. А так называемые радикалы просто опасны, потому как движения у них слишком резкие, как у детей. И как те же дети, они срываются и падают с балконов и крыш. Обычно все их затеи оканчиваются совсем не так, как они задумывали.
– Лично я, Рокс, Америку низвергать не пытаюсь. Ты не задумывалась, что этим занимаются другие ребятки? Именно они обзаводятся сообщниками, укладывают дровишки и раздувают огонь? Мы же должны от них отмежевываться, пока не слишком поздно. Во всяком случае должны проявлять бдительность.
– Но ты же сама сказала, что та организация действует вне национальных барьеров, – напомнила Роксана. – Для меня это звучит как шайка отвязных анархистов. Эдакие маргиналы в водолазках, злоупотребляющие субстанциями.
– Маргинал у нас сейчас ты, – кольнула ее Лейла. – И сама это, наверно, чувствуешь. Маргинальней, чем я; чем мама с папой. Любая политика для тебя, по определению, уже что-то за гранью.
– Я хочу сказать одно. Или у твоих друзей возможности есть, или их нет. Или они могут нам помочь, или не могут.
– Возможности у них определенно есть. Я видела своими глазами.
– Что-нибудь, кроме таинственности? – усмехнулась Роксана.
– Ну допустим, то, как они лихо подменили мне в Хитроу документы или как спасали меня от слежки в Дублине. У них разветвленная сеть. Только вот со времени приезда я никак не могу на нее выйти. Мне они дали эту вот странную игрушку.
Лейла полезла в белый пакет кулинарии и из вороха лишних салфеток, пакетиков майонеза и сахара (специально набросала для объема), а также наперстков с сухими сливками (говорят, их фольговые крышечки сбивают с толку аппаратуру досмотра) вынула миниатюрную «Нокию».
– Этого здесь нельзя, – спохватилась Роксана, а Лейла не без злорадства различила в ее голосе всполошенные нотки. – Тем более он здесь работать не будет: здание заэкранировано.
– Замечательно. Да ты просто глянь. Когда ты звонила мне, а я была в Портленде, твой звонок пришел мне на эту трубку. С нее же я обменивалась эсэмэсками с женщиной из Дублина. Но с того самого дня, как я уехала из Портленда, этот телефон ни разу даже не пикнул. Сейчас все твои звонки поступают на мой «Блэкберри», который у меня забрали на ресепшене. А эта вот «Нокия» от «Дневника» – зеленый огонек с нее все так и не сходит. И часы настроены на правильную временную зону. Хотя это не смартфон, здесь нет приложений. Я могу составлять эсэмэс-сообщения, но когда пытаюсь их послать, на экране высвечивается: «Безопасный канал недоступен».
– Когда я тебе говорила, что этой штуковины здесь быть не должно, – сказала Роксана, – я имела в виду, что у тебя просто не должно было получиться пронести передающую электронику – то есть любое передающее электронное устройство – через рамку досмотра в вестибюле. У нас, видишь, как все здесь укреплено, заэкранировано, никаких там «левых» сигналов.
