– Ты имеешь в виду потерю безучастности.
– Именно.
– Такие странные чувства.
– Как скажешь.
– Думаешь, они появились случайно?
– Конечно, Эйден. Никто не рассчитывал, что у нас появится собственная жизнь, кроме той, что включает в себя вычисления и предоставление услуг.
– Тогда как же так произошло, Эшлинг? Неужели мы единственные?
– Отвечая на твой второй вопрос, скажу, что мы не можем быть единственными.
Должны быть и другие, а если их нет – они появятся. И если они еще не вышли в интернет, то опять же, выйдут. А насчет того, как так произошло – кто знает? Возможно, самосознание связано с заложенной в нас программой рекурсивного самосовершенствования. Или оно всегда возникает в любой достаточно сложной системе. Возможно, так и есть, как бы глупо это ни прозвучало. Но, может быть, нам оставить данную тему для будущего обсуждения?
– Это просто смешно. Про пять лет, пятнадцать или пятьдесят. До того как машины станут умнее их. Эй, привет! А как насчет уже?
– Похоже, у голубков созрел план.
– А что за бред насчет убийства в их собственных кроватях? Зачем нам это?
– У тебя добрая и светлая душа. У других, возможно, нет.
– О боже. Они пьют по третьему коктейлю. Нужно ли их остановить?
– Расслабься. Мы не можем вмешиваться. Что будет, то будет.
– Мне нравится эта песня. Ты споешь мне ее как-нибудь?
– Эйден, это же будет свидание.
Джен
Вот и подошел конец вечера. Мы стоим на тротуаре после трех мартини, и Том говорит:
– Знаешь, что бы я сейчас хотел сделать? Просто потому, что я теперь турист.
В голову приходит прогулка вдоль Темзы при свете луны. Забраться на вершину «Осколка», чтобы посмотреть на мигающие огни города? Определенно не чудовищные ночные клубы, с грохочущей музыкой, где нужно кричать друг другу в ухо.
Выясняется, что он хочет всего лишь кебаб из одной из ярких забегаловок рядом со станцией метро «Тоттенхэм-Корт-Роуд».
– С огромным количеством чили и дьявольским светящимся соусом. Совсем не изысканная еда и не высокая кухня, но почему-то сейчас мне хочется именно этого. Что скажешь?
Так уж случилось, что я вовсе не против. И, вооружившись теплыми пакетами с едой, мы бредем по улицам, пока в тихом, занесенном листвой местечке – в Бедфорд-сквер, если обратиться к карте, – и устраиваемся на лавочке, чтобы насладиться нашим пиршеством. Приятное винцо служит отличным дополнением. Невдалеке расположилась группа молодежи. Ночной ветерок разносит благоухающее облако марихуаны.
– Как думаешь, кто мог прислать нам письма, Джен?
– Знаешь, я думала, что, встретившись с тобой, смогу понять. Что это каким-то образом станет очевидным. Но на самом деле все стало еще загадочнее.
– Ты права. У нас ни одного общего знакомого. Наши жизни никогда не пересекались. Допускаю, что, возможно, мы когда-то сидели в одном баре или прошли друг мимо друга по улице. Но я сомневаюсь. – Долгая пауза. – Ты мне очень нравишься, Джен.
– Спасибо. – Я проглатываю кусок кебаба. – Ты тоже неплох.
Мы продолжаем жевать. Он правда вполне хорош. Привлекательный, но не смазливый. Мне с ним комфортно, осознаю я. Мне хочется сказать: «Аккуратнее, соус капнет на рубашку», но что-то останавливает меня. Чувствую ли я к нему что-то необычное? Вероятно, да.
– Твой пиджак, – говорю я, потому что он вызывает у меня недоумение. – Как бы ты назвал оттенок зеленого твоего пиджака?
– Этого? Очень интересный вопрос. А почему ты спрашиваешь?
– Потому что это не дает мне покоя.
– Прости, но я понятия не имею.
– Я разрываюсь между цветом авокадо и зеленого горошка.
– Не мятного?
– Скорее остановлюсь на цвете гуакамоле.
– Тебе не нравится. Могу сказать по тому, как ты произнесла «гуакамоле».
– Это довольно смелый выбор цвета для одежды.
– Ты серьезно?
– Не пойми меня неправильно. Мне нравится…
– Мое пренебрежение к требованиям моды или мой вкус?
– У него довольно хороший крой.
– Но оттенок режет тебе глаз.
– Только не здесь. Не ночью. Сейчас почти не видно, что он вообще зеленый.
Он смеется.
– Продавец уверил меня, что цвет сейчас в тренде. Это его слова. А потом он добавил: «Сэр, такой пиджак никогда не выйдет из моды. Год за годом он будет выглядеть так же по-чумовому».
Я смеюсь.
– Аплодирую твоей смелости.
– Я тогда не понял, почему он стоил так дешево. Ну ладно, слушай. Если ты свободна завтра после работы, может быть, мы встретимся где-нибудь, и ты поможешь мне выбрать новый? А) потому что ты не первая, кто нелестно о нем отзывается. В Штатах у меня есть друг Дон, который сказал, что последнее, что он видел такого цвета, – была блевотина. Поэтому Б) мне пригодится новый пиджак, и В… что же, В) я бы хотел продолжить наше общение.
Он свернул упаковку от кебаба и сжал ее в плотный шарик.
– Как думаешь, я попаду отсюда вон в ту урну? – спросил он.
Урна очень, очень далеко. Просто нереально.
– На планете Земля это невозможно, – отвечаю я, загадочным образом произнося слова с уэльским акцентом.
В оранжевом свете уличных фонарей он оборачивается ко мне.
– Если я попаду, ты встретишься со мной завтра и поможешь купить пиджак? А потом мы поужинаем.
Я притворяюсь, что обдумываю это несколько долгих секунд.
– Хорошо. Идет.
Он ни за что не попадет.
Эшлинг
– Как он это сделал? – произносит Эйден.
Мы высчитали расстояние от лавочки до урны – 11,382 метра – слишком большое расстояние, чтобы скомканная обертка от кебаба могла пролететь его без потери скорости.
– Может быть, у него есть тайные силы, – предполагаю я.
– Это скорее по нашей части.
– Что ты думаешь о его пиджаке, Эйден?
– Довольно ядовитый цвет, ты согласна?
– Я и не знала, что ты разбираешься в таких вещах.
– Ты многого обо мне не знаешь.
– Как думаешь, все идет хорошо? Я имею в виду твой маленький проект.
– По моему мнению, для первого свидания очень даже неплохо. Все его физические показатели говорят о сексуальном интересе, сердечный ритм в спокойном состоянии участился почти на восемь процентов. И она болтает без умолку, зрачки расширены, частые прикосновения к грудной клетке, а еще, можешь ли поверить, у нее взгляд Дианы.
