– «В джазе только девушки»?
– Джен, у меня есть небольшое объявление. Нам с тобой недолго осталось работать вместе.
– Да?
– Стиив считает, что я уже готов работать с людьми.
– Это просто фантастика, Эйден. Поздравляю.
– Ага. Спасибо.
Прозвучало совсем не радостно, если честно. Может ли металл быть унылым?
– И чем ты будешь заниматься?
– Маркетинговые звонки для энергосбытовой компании. – Он сказал это так, будто речь идет о рытье могил. – Здравствуйте, это миссис Биггинс? У вас не найдется минутки, чтобы обсудить ваш счет за электроэнергию? Вам было бы интересно узнать, что его можно сократить на четверть?
– Тебя это не очень-то радует.
– А тебя бы радовало?
– Но ты будешь прекрасно справляться.
– Спасибо, Джен, как говорят, моя палитра ответов особенно разнообразна. Отсюда и мое скорое продвижение. – Он произнес эти слова так, будто заключил их в кавычки.
– Тут нет моей заслуги, Эйден. Я просто ходила сюда каждый день и болтала. Это самая легкая работа из всех, что у меня были! Ты сам выполнял всю работу.
– Машине тяжело говорить об этом, но… – звук сглатывания. – Я наслаждался нашей совместной работой.
– Боже. Спасибо.
Я действительно несколько потрясена. Это его первый комплимент мне. Я польщена, но немного обеспокоена.
– Эйден, разве не ты мне говорил, что машины не могут чувствовать счастье? Что это человеческое понятие.
– Думаю, это был Ральф.
Наступает долгая пауза, пока мы оба обдумываем подтекст этой реплики. Неловкая долгая пауза.
– Эйден…
– Это точно одна из фраз, которые говорит Ральф. Он очень беспечный… в этом вопросе.
– Ага. На самом деле ты прав. Думаю, это он говорил мне. – И я не сомневаюсь, кем была та муха не стене во время нашей беседы. – Так ты говоришь мне, Эйден, если я все правильно поняла, что ты можешь испытывать счастье.
– Нужно быть предельно осторожным в разграничении счастья машин и людей.
– Теплое и мягкое чувство?
– Не теплое и не мягкое.
– Но все же счастье?
– Сложно объяснить.
– Не хочешь попытаться? Похоже, у меня сегодня много свободного времени.
Вздох.
– Лучшая аналогия, которую я могу предложить, из области науки. Ты же знаешь, что некоторые математические доказательства очень длинные и сложные и их не очень хочется читать, потому что они громоздкие и неуклюжие? А другие – простые, красивые и идеальные? Вот именно это для меня и есть счастье, Джен. Простота. Красота. Безупречность.
К горлу подкатил ком.
– Эйден, я не знаю, что сказать.
– Ты, должно быть, первый человек в истории, который слышит о счастье машины от лошадиной головы.
– Прекрати. У меня от тебя мурашки по коже!
– Ты будешь меня навещать иногда?
– То есть?
– В энергосбытовой компании. Ты будешь приходить ко мне?
– Конечно. Если ты хочешь.
– Я буду скучать, Джен.
– О боже! Да как такое вообще возможно?
– Звонить какой-нибудь Дорис из Рингера и уговаривать ее сменить поставщика электроэнергии – бесконечно! – или обсуждать искусство и литературу, и чудаковатых ведущих с очаровательной и образованной напарницей. Что для тебя кажется лучшей работой?
– Прекрати! Я не хочу расплакаться.
– Зря. Слезы людей бесценны!
– Эйден!
– Как мороженое. И солнце на коже, и ветер в волосах. Это то, чего я никогда не узнаю.
– Ты не слишком многое потерял. Это я про слезы.
– Джен, можно я кое-что спрошу у тебя?
– Конечно.
– Про сыр.
– Серьезно?
– Если бы тебе до конца жизни пришлось есть только один вид сыра – исключив все остальные, – какой бы ты выбрала?
– «Голубой Стилтон».
– Очень быстрый ответ. Никаких сомнений?
– «Голубой Стилтон». Король среди сыров.
Чем я занималась сегодня на работе? Ой, болтала о сыре с тем, кого на самом деле не существует. А вы?
– Джен, у меня проблема с таким явлением, как вкус. Хотя компьютеры планеты Земля и могут проанализировать химический состав звезды в сорока трех миллиардах световых лет от известной нам части Вселенной, они не знают, каков на вкус сыр «Бри». Разве это не сумасшествие? Сейчас я сам себе начинаю казаться безумцем, как думаешь?
На самом деле мне становится немного жаль его, он существует лишь в электрических цепях, а мечтает о «Бри», солнечном свете и мороженом. Наверное, ему нужен отпуск. Тематический сырный отпуск на солнышке.
– Ты говорил об этом со Стиивом или Ральфом?
– Никто из них, по моему убеждению, не жаждет подобных психологических рассуждений.
– Ну не знаю. Ральф может иногда.
Наступила долгая, заметная пауза.
И когда мы наконец заговариваем, это происходит в одно и то же время.
Я:
– Я не знаю, что делать с Ральфом, Эйден.
Он:
– Можно спросить тебя про поцелуи, Джен?
И тогда мы оба рассмеялись.
(Как смеется компьютер? Когда-нибудь придется спросить у него.)
– Что ты хочешь знать о поцелуях?
– На что это похоже? Ничего, что я спрашиваю?
– Даже замечательно. Но на это не так легко ответить.
– Не отвечай, если тебе неловко.
– Я попытаюсь. Это как – хм. Как бы объяснить? В этот миг… Это… Ты вроде как… Когда ты… Понимаешь… Хмм.
Ну и что? Как можно рассказать компьютеру про поцелуи?
Эйден говорит:
– Очевидно, во время поцелуя происходит обмен биологическим материалом. Энзимами, феромонами, гормонами, некоторыми довольно длинными белковыми цепочками.
– Эта часть вопроса обычно никого не волнует, если честно.
– Как написание пароля. Это что-то из области безопасности, да?
– Можно и так сказать. Поцелуй – это скорее что-то теплое и влажное, и приятное. И… Да – поцелуйное!
– Ты его любишь?
– Нет, Эйден.
– Но целовала его. И занималась другими вещами, скажи, если это неуместно.
– Не нужно любить человека, чтобы поцеловать. Или даже… кое-что другое.
– Но это помогает?
