– Джентльмены, у нас тут что-то слишком много народу.
Так он разбирался с проблемами. Питался Джонстон постными деревенскими шашлыками и был весь обаяние – например, про одного своего судейского друга из Нэшвилла говорил: «этот куцехвостый политик».
– Ты должен с ним познакомиться, – говорил он. – Надо бы мне вас как-нибудь свести.
Нереальный человек. Однако в тот раз записываться в Нэшвилле мы не стали. Писаться мы должны были в Нью-Йорке, а ему следовало подобрать музыкантов и либо привезти их с собой, либо найти на месте.
Мне было интересно, кого он приведет на сессии в этот раз, – я надеялся, что среди них будет Чарли Дэниэлс. Он уже привлекал Чарли к моим записям, но несколько раз ему это не удавалось. Я ощущал, что у нас с Чарли много общего. Как он строит фразу в разговоре, какое у него чувство юмора, его отношение к работе, терпимость к определенным вещам. Будто мы с ним грезим об одних и тех же далях. Даже воспоминания у нас могли совпадать. Стоило Чарли чем-то увлечься, и он начинал в этом разбираться. В то время своей группы у меня не было, и я полагался в подборе состава на ответственных по отбору репертуара и исполнителей или на продюсеров. Когда со мной был Чарли, из сессий обычно выходило что-нибудь хорошее. Джонстон перевез Дэниэлса из Северной Каролины в Нэшвилл играть на гитаре и работать на сессиях. Еще Чарли играл на скрипке, но Джонстон на моих записях ему этого не разрешал. За много лет до этого в своем родном городке Чарли создал группу под названием «Ягуары»
[103] – они записали несколько пластинок рокабилли, а у меня, хоть я и не выпускал на родине пластинок, примерно тогда же была своя группа. Я чувствовал, что в жизни мы с ним начинали примерно одинаково. Чарли, в конце концов, все удалось по-крупному. Послушав «Оллман Бразерз» и «Линирд Скинирд», стоявшую несколько сбоку, он нащупал свою дорожку и утвердился собственной динамикой: выдвинул новую форму деревенского буги, совершенно гениальную. С атомной подпиткой – сюрреальной двойной скрипкой и великолепными темами, вроде «Спустился дьявол в Джорджию»
[104]. На какое-то время Чарли добился всего.
Эл Купер, которому случилось открыть «Линирд Скинирд», играл на нескольких моих лучших пластинках, поэтому я попросил Джонстона привлечь и его. Это было мое единственное предложение Джонстону касательно состава музыкантов. Я все равно думал, что Эл – в Нью-Йорке. Родом Купер был из Бруклина или Куинса, и рос вместе с подростковой группой «Ройял Тинз». У нее был большой хит – песенка под названием «Короткие шорты»
[105]. Купер играл на множестве инструментов, и на всех – одинаково хорошо. Вообще он правильный был. Песни он тоже сочинял – относился к нью-йоркской тусовке. Его песню записал Джин Питни. Купер собирал такие группы, как «Кровь, Пот и Слезы»
[106], «Блюз Проджект», даже супергруппу со Стивеном Стиллзом и Майклом Блумфилдом, но потом из них всех уходил. Кроме того, он был искателем талантов, вроде Айка Тёрнера, только у белых. Ему нужна была только заводная девка. Дженис Джоплин для Эла могла бы стать идеальной певицей. Я как-то раз обмолвился об этом Альберту Гроссману, своему менеджеру, а теперь и менеджеру Дженис. Гроссман ответил, что ничего глупее он в жизни не слышал. Мне эта мысль чрезмерно глупой не казалась, я считал ее провидческой. К сожалению, вскоре Дженис покинула этот мир, а Купер впал в вечную музыкальную спячку. Надо было мне менеджером стать.
Не прошло и недели, как я уже был в нью-йоркской студии «Коламбии» с Джонстоном у руля, и он считал: все, что я записываю, – фантастика. Он всегда так считает. Постоянно думает: что-нибудь обязательно окажется золотым дном, все тотально цельно. Черта с два. Нигде никогда концы с концами не сходятся. Даже когда песня закончена и записана, цельной она не становится. К одному из моих текстов Купер сыграл на фортепиано несколько Тедди-Уилсоновских рифов. В студии также находилось три девушки, певшие так, точно их выдернули из какого-то хора, и одна сымпровизировала под эту музыку скэт. Всё записали с первого дубля и назвали «Если вырвутся собаки»
[107].
Я записал кое-какой материал из Маклишевской пьесы, у которого имелись мелодии, и вроде легло неплохо. Все приходилось в строку – фрагменты, мелодии, дурацкие фразочки. Неважно. Моя репутация уже упрочилась – по крайней мере, эти песни не станут кровавыми заголовками. Песни «со смыслом»? Их не было. Все, кто их услышит, будут неизбежно разочарованы. Карьеру на этом строить? Еще чего. Но вне зависимости от этого в воздухе сгущалось предчувствие. Когда же «прежний он» вернется? Когда же распахнется дверь и войдет гусак? Не сегодня. У меня было такое чувство, что эти песни может унести вместе с клубами сигарного дыма, – ну и ладно. Меня самого изумляло, что мои пластинки до сих пор продаются. Может, на дорожках и были хорошие песни, а может, и не было, – кто знает? Но они – явно не того сорта, от которого жуть как ревет в голове. Я знал, какого рода эти песни, – они совершенно не такие. Дело не в том, что у меня нет таланта, я просто не ощущал всей силы ветра. Никаких звездных взрывов. Я опирался на пульт и слушал один из треков. Нормально звучит.
Джонстон уже спрашивал меня, как я думаю назвать пластинку. Названия! Все просто без ума от названий. В названии можно много чего сказать. Но как назвать эту, я не знал и не думал об этом. Я знал только одно: на обложке будет моя фотография с Викторией Спиви. Снимок сделали несколько лет назад в маленькой звукозаписывающей студии. Я знал, что фото будет на обложке, когда еще и песен не записал. Возможно, я и пластинку-то делал потому, что думал о таком конверте, и мне просто нужно было в него что-то вложить. Кто знает.
– «Фунт лиха на сцене» – как звучит?
Джонстон вытаращился на меня и обмусолил предложение со всех сторон.
– Ох черт, да это у них у всех клыки повырывает.
Я не понял, кого «их всех» он имеет в виду – вероятно, начальство «Коламбии Рекордз». Он вечно с ними воевал по той или иной причине и считал их всех клубком гремучих змей.
– На какой сцене, где? – спросил он. – Место должно быть на слуху.
Разные места Джонстону нравились. Он спродюсировал пластинку «Джонни Кэш в Сан-Квентине»
[108]. Ему нравилось называть места конкретно, он считал, это придает атмосферу.
– Ох, ну я не знаю, где-нибудь на вершине мира – в Париже, Барселоне, Афинах… где-нибудь там.
Джонстон навострил уши:
– Ч-черт, старик, надо туристический плакат заказать. Это здорово!
Но это не было здорово. Да и в любом случае рано еще придумывать название.
