– Это тебе поможет, – и у меня сложилось ощущение, что он показывает мне какую-то тайну, хотя смысла я в то время не понимал: мне нужно было тренькать на гитаре, чтобы выразить свои идеи. Это очень дисциплинированная система игры, она соотносится с нотами в гамме, с тем, как они сочетаются в числовом отношении, как образуют мелодии из триплетов и беспрекословны для ритма и смен аккордов. Я никогда не пользовался этим стилем – не видел, какая от него польза. Но теперь все это вдруг ко мне вернулось, и я понял, что такая манера игры сможет оживить мой мир. Метод так или иначе работает в зависимости от разных рисунков и синкоп той или иной пьесы. К нему обращаются неохотно, поскольку он не имеет ничего общего с техникой исполнения, а музыканты жизнь кладут за техничность. Вы, может, не обратите на этот метод внимания, если сами не поете. Мне же применить его было легко. Я понимал правила и ключевые элементы, поскольку Лонни так кристально ясно мне их показал. И теперь от меня зависело, смогу ли я изгнать из себя все, что не было для этого стиля естественно. Мне придется овладеть им и петь под него.
Система работает циклически. Ты думаешь нечетными числами, а не четными, и потому играешь с другой системой ценностей. Популярная музыка обычно покоится на числе 2 и, чтобы донести смысл, наполняется текстурами, красками, эффектами и техническим колдовством. Однако общее воздействие обычно угнетает, подавляет и заводит в тупик, который в крайнем случае смысл имеет лишь ностальгический. А если пользуешься нечетной системой счисления, выступление укрепляется автоматически и запоминается на века. Не нужно ничего планировать или продумывать заранее. В диатонической гамме восемь нот, в пентатонике – пять. Если пользуетесь первой гаммой и берете во фразе 2, 5 и 7 ноты, а затем повторяете, образуется мелодия. Или можно три раза повторить 2-ю. Или использовать один раз 4-ю и два раза 7-ю. Варнации бесконечны, и всякий раз создается другая мелодия. Возможностям несть числа. Песня реализуется на нескольких фронтах, и можно игнорировать музыкальные шаблоны. Вам нужны только барабанщик и басист, и все недостатки иррелевантны, если вы не отходите от системы. Если у вас есть хоть какое-то воображение, вы можете брать ноты в интервалах и под фоновый ритм, создавая контрапунктные линии, и петь, отталкиваясь от них. Тут нет никакой загадки, и это не технический трюк. Схема реальна. Мне от такого стиля была бы только выгода – словно тонкий узор, который аранжирует структуру, что бы я ни исполнял. Слушатель распознает и почувствует эту динамику сразу же. Все может взорваться или отступить в любой момент, и никак невозможно предсказать, какое сознание окажется у какой бы то ни было песни. А поскольку все это работает по своей математической формуле, промахов не случается. Я не нумеролог. Я не знаю, почему число 3 метафизически мощнее числа 2, но оно мощнее. Здесь даже не нужны страсть и рвение, которых иногда хватает, чтобы раскачать толпу. Веру можно лудить из ничего, и существует бесконечное множество узоров и линий, связующих разные тональности, – и все это обманчиво просто. Применив малейшую толику усилий, получаешь власть – веришь, что слушатели установят свои собственные связи, а они в этом редко подводят. От неверных расчетов тоже вреда немного. Если понял это, динамика разворачивается архитектурно за секунду.
Определенно это стиль, полезный для певца. В песнях фолковых и джазово-блюзовых он идеален. Вот как мне нужно играть, хоть и не требовалось это показывать: то, что я играл, в первую очередь оркестрово, а раз так, смысл в том, чтобы свою роль играло сочетание разных инструментов. Мне этим заниматься некогда. Да и все равно я бы не смог этого передать. Мне нужно быть неуловимее. Если мой инструмент закопают в миксе, где только я и смогу его услышать, это будет гораздо эффективнее. Я же не собираюсь играть на соло-гитаре, чтобы все ахали. Мне нужно только фразировать свое пение согласно костяку того, что я играю. В идеале мне бы хотелось взять свою песню, сыграть ее несколько раз музыковеду, а он потом распишет основные партии для оркестровой версии. Оркестр может сыграть и вокальную партию, и мне даже на сцену выходить не придется.
А сейчас разница в том, что в прошлом на моих пластинках ни у одной пьесы не было кинетической аранжировки. В студии песни лишь набрасывались, но никогда не выводились из тени. Постоянно что-то мешало: борьба с фразировкой текста, замена текста, смена мелодических линий, тональностей, темпов, все то, чем постоянно нащупывается стилистическая особость песни. Тех, кто следил за мной годами и считал, что знает мои песни, может несколько сбить с толку то, как они будут теперь исполняться. Общий эффект песни окажется физиологическим, и в интервалах мелодии будут формироваться триплетами. Это будет подстегивать песню – а вовсе не одно лирическое содержание. Я глубоко верил в такую систему и знал, что она сработает. Играть так мне нравилось. Многие скажут, что песни изменились, а другие – что так они и должны были звучать с самого начала. Выбирайте, что вам больше нравится.
Едва я понял, что делаю, я осознал и то, что я здесь не первый: Линк Рэй за много лет до меня сделал это в своей классической песне «Ропот»
[113]. В песне у Линка не было текста, но играл он по той же системе счисления. Мне бы никогда не пришло в голову, откуда берется мощь этой песни, поскольку меня гипнотизировал сам ее тон. Кроме того, мне казалось, что я видел, как то же самое делает Марта Ривз. Несколькими годами раньше я слышал ее в Нью-Йорке, где она играла в «Ревю “Мотауна”». Группа за ней не поспевала, совершенно не представляла, что Марта делает, и просто лабала дальше. А она била в бубен триплетами, поднеся его к уху, и фразировала песню так, точно бубен и был всем ее оркестром. Бубен не создает мелодических линий, но концепция сходная.
Когда Лонни показывал мне это много лет назад, он будто разговаривал со мной на чужом языке. Я понимал этимологию, но не видел, как это можно применить. А теперь все совпало. Теперь можно врубаться. С новым кодом заклинания, пропитавшим мой вокал своим явным присутствием, я мог бы воспарить высоко, бессознательно вытаскивая из чулана несчетные скелеты. Тематические триплеты придавали всему гипнотичности. Я мог бы и самого себя загипнотизировать. Больше того – делать это каждый вечер. Не уставая, не утомляясь. У меня теперь имелась вся необходимая техническая теория. Моя аудитория перестанет быть теневой армией безликих людей. Разумеется, некоторые по-прежнему будут слышать одни слова, их собьет с толку, что двухдольный бой, к которому они привыкли, теперь отступит от ритма, перефокусируется и потащит за собой песни вглубь доселе невообразимой территории. Ничего, справятся.
Все равно я слишком долго просидел в глубокой заморозке в мирском храме музея. Дело нехитрое. Существуют тысячи, если не миллионы вариантов таких рисунков, поэтому идеи никогда не истощатся. Ты всегда остаешься в какой-то неисследованной точке сборки. Тут вам не тяжелая теория, тут геометрия. У меня с математикой неважно, но я знаю, что вселенная формируется математическими принципами вне зависимости от того, понимаю я их или нет, и отныне я позволю им меня вести. Игра моя станет невозмутимой движущей силой голоса, и я стану пользоваться разными алгоритмами, к которым непривычно ухо. Должно быть привычно, а вот нет.
