— Да, выбирался. В Москву я даже не проехал: кругом военные кордоны, покойники перед ними на асфальте лежат, побоялся, что и в меня пальнут от нервной жизни. Поехал в обратную сторону, по сельпо — решил, что консервами и макаронами можно и там разжиться. Нашёл сначала один магазинчик в какой-то деревне, в котором две пьяненькие тётки сидели, и скупил у них всё, что смог. Затем нашёл ещё один, уже в другой деревне, в котором продавец был, но недееспособный.
— В смысле? Пьяный совсем? — не понял я.
С Володей вообще подчас разговаривать сложно. Во-первых, он хохмач по жизни, и никогда не поймёшь, всерьёз он или шутит. А во-вторых, есть у него манера выражаться цветисто и многословно, даже если от него хотят получить конкретную информацию. И вот эта манера напрягает — не поймёшь, что он действительно хочет сказать.
— Нет, мёртвый совсем, — уточнил он. — Но шустрый. Я сдуру в дверь постучал, он на стук и пошёл. А я ему навстречу вошёл, насвистывая и о высоком думая. Он меня даже за куртку ухватить успел.
— И что?
Раз говорим, да он ещё и посмеивается, то закончилось всё хорошо, но всё равно интересно.
— Вырвался, он за мной погнался, я насилу забежать за машину успел. Вроде и не быстрый, а как взял разбег с крыльца, так я еле увернулся. А про ружьё я поначалу забыл с перепугу.
— И что?
— А то, что от него в магазине тётка пряталась, в подсобке. Он за мной ломанулся, а она выскочила да и давай орать — ратуйте, мол, люди добрые. Он к ней повернулся, а я про волыну вспомнил. Ну и шмальнул ему в башню с двух шагов. А он упал и затих.
— Про голову — это точно? — переспросил я.
— Точно. Железно. Вся страна уже знает — снеси ему башку, и оно сдохнет окончательно. Или просто прострели её, башку эту самую.
Вот это уже полезно. В первый раз действительно конкретная информация. Наконец кто-то сказал вслух то, о чём я тут гадал: выстрел в голову убивает. Всё. Осталось только найти, из чего эти самые выстрелы в голову производить.
— Отлично, — сказал я. — Так что с продуктами?
— Загрузился ещё и там, весь твой «ниссан» под крышу загрузил, еле доехал обратно. Хватит нам, не знаю… на год, наверное. Скупил у них почти все макароны, набрал даже бульонных кубиков, специй, всего. Соль-сахар-спички, само собой. А сейчас дрова таскаем. Бочку с соляркой я уже в гараж затащил, чуть не погиб под ней.
Это хорошо, что они запираются. Так мне спокойнее.
— Долго ещё возиться осталось?
— Долго: дров полным-полно. Я таскаю с Юркой, а жена твоя с крыльца за нами смотрит, с ружьём в руке. Не пойму — то ли она нас охраняет, то ли надсмотрщиком себя чувствует. Настёна с Сашкой в доме, их не выпустили.
Опять хохмить начал. Ну что поделаешь, такой уж человек.
— Володь, я вот что подумал… — сбил я его с дурашливой волны. — Знаешь, где мои мотоциклетные куртки в подвале висят? Мотоцикл-то продали, а снаряга вся осталась.
— Нет. Но Маша знает, как я думаю, — ответил он.
— На всякий случай… — задумчиво сказал я. — Не думаю, что какой-то зомби сумеет её прокусить. Там кожа такая, что ножом не проткнёшь. И щитки, и даже шлемы на всякий случай.
— Да? — Он явно задумался. — Знаешь, спасибо за совет, я потом померяю. Вот что ещё: прилетишь — звони. Таксистов не осталось, как народ из аэропорта добирается, понятия не имею. А прорваться туда на машине пока совсем не проблема. Понял? И с ружьями можно уже открыто расхаживать, я своими глазами видел. Прорвёмся.
— Спасибо, позвоню сразу, если прилечу. Боюсь больше всего где-то на пересадке застрять. Тут всё же свои, и знаю, что делать, а где-то в Атланте, без всего… Ладно, чёрт с ним, Маше только о моих страхах не говори. Дай ей трубку, пожалуйста.
Хоть голос её услышать. Не могу, тоскую так, что хоть в петлю лезь, а теперь ещё и волнуюсь за неё так, что руки трясутся, как подумаю, что им грозить может.
О чём говорили? Да ни о чём, в общем, о нас. С детьми тоже поговорил. Юрка даже коту трубку передавал, чтобы тот в неё помурчал. Старший кот у нас как дизель на холостом тарахтит, если ему макушку чесать, что сын и проделал. Даже по котам тоскую, что уж о семье говорить?
— А если полёты закроют? — спросила она под конец разговора.
— Плевать. Всё равно приеду.
— Как?
— Найму самолёт. Найму пароход. Захвачу самолёт, захвачу пароход. В конце концов, я дипломированный пилот, могу и сам прилететь, — напомнил я.
Ага, пилот, только лёгкой авиации. На поршневом взлечу и сяду, а что посерьёзнее — вообще не в курсе, куда и как там нажимать.
— Ладно, пилот… — засмеялась она. — Будем надеяться, что всё будет хорошо и ты вылетишь.
— Надеюсь. Но если не вылечу, то знай — я всё равно приеду домой, чего бы мне это ни стоило. Ждите меня. Ждите обязательно. Даже если оборвётся связь — знай, что я пытаюсь попасть домой, слышишь?
— Слышу.
Она всхлипнула. Я сдержался. Она отключилась.
Что буду делать, если не будет рейсов? Я ведь правду сказал Володе о том, что больше всего боюсь застрять в Джорджии. Здесь есть деньги, машина, дом, целое предприятие, где огромный склад и масса полезных вещей. Даже грузовик есть. Я знаю людей, а люди знают меня. Отсюда я могу организовать многое. Могу добыть себе оружие, в конце концов. А там, с одним рюкзаком — и в терминале аэропорта Атланты? Что я там буду делать?
А вообще я идиот. Это такое досужее наблюдение, но окончательное мнение только что созрело. Мне следовало с вечера выехать на машине в Солт-Лейк-Сити, и сейчас я был бы уже в аэропорту. И вылетел бы оттуда. Зачем мне рассчитывать на лишнюю пересадку? А заодно уже там бы определился, что же происходит на самом деле. Есть ли смысл пытаться лететь дальше или начинать искать другие пути? И была бы у меня с собой прокатная машина, и если не получилось бы улететь, повернулся и поехал обратно, спокойно и уверенно. Но раньше об этом надо было думать, раньше. До Солт-Лейк-Сити миль семьсот, наверное, а это больше тысячи километров, ехать долго.
Что у нас со временем? Долго ещё ждать. Кстати, что делается на работе? Что без толку дома сидеть? Такси всё равно вызывать бесполезно, так что добираться придётся самому.
Я подхватился и через минуту заводил мотоцикл в гараже. Когда выезжал со двора, заметил Тома Райли, стоящего у окна у себя в гостиной. Он перехватил мой взгляд, помахал рукой. Я тоже взмахнул в ответ. Хороший он мужик — получше многих в этом поселке.
По знакомому до последней трещинки на асфальте маршруту проскочил до моста через хайвей, на котором было непривычно пусто, переехал на противоположную сторону. Замелькали слева и справа сады и грядки со всякой всячиной, затем дорога разбежалась в стороны, и я свернул направо, промчался, уже не стесняясь особо в скорости, по широкой пыльной улице через промзону, полюбовался в очередной раз на обшарпанные трейлеры в парке, после чего свернул к складу. И резко зажал передний тормоз, потому что прямо посреди дороги валялось мёртвое тело.
