Как и работа по дому, деньги — та запретная тема, на которую люди творческие не говорят. Но достигнутым благосостоянием создается престиж. Деятели искусства часто имеют красивые квартиры, стильную одежду, свои студии, они ездят на конференции и выставки — или же вообще не могут позволить себе ничего подобного. В любом случае было бы обманом отрицать значимость этих мирских явлений. Нехватка денег терпима в годы учебы, но провести так всю жизнь готовы немногие. Желание завести семью внезапно ставит художника перед бесчисленными финансовыми проблемами.
Даже если ваша ситуация не одна из противоположных крайностей: жизнь бедного поэта или прославленного литератора, — нужно мужество, чтобы признать собственные потребности и выстоять перед лицом проблем. Где-то между этими полюсами и лежит то, что большинство считает хорошей жизнью. Многие творческие люди ведут совершенно обычную жизнь и в быту, и на работе, несмотря на отдаваемое СМИ предпочтение личностям эксцентричным. Иоганн Себастьян Бах, Иоганн Вольфганг фон Гёте, Иммануил Кант, Жоан Миро
[15] или Томас Манн были домоседами, неприметными творцами, спокойно занимающимися своими делами. Они вставали утром и следовали регулярному рабочему распорядку дня. «Главное, что я где-то нахожу покой, раскладываю вещи, устраиваюсь и организую равномерный рабочий день — вот способствующий делу уклад жизни», — писал Томас Манн в своем дневнике. «Нужда заставит» — это высказывание хоть и правдиво, но относится только к отдельным этапам жизни, а не, будем надеяться, ко всему жизненному пути, и касается оно только денег.
Отношения между людьми творческими и деньгами — никакая не трагедия. В процветающем западном обществе дизайнер больше не страдает от голода. Есть бедность, но она относительна. Однако быть творческой личностью — вопрос материальных потребностей (всё еще). Кому наряду с этим приходится много работать, тому следует найти занятие, с которым он может примириться. «Труд тяжек, часто полон безрадостных и изнурительных мелочей, но жизнь без труда — вот что ад», — писал Томас Манн. Причина, по которой наша работа связана с творчеством или почему мы вообще расположены к творчеству, имеет мало общего с оплатой счетов. Как и не имеет ничего общего, если задуматься еще глубже, с причинами, поддающимися рациональному осмыслению. После нескольких месяцев в строгом траппистском монастыре это осознал Генри Нувен
[16], профессор психологии и христианский писатель, который до конца жизни мужественно бросал себе всё новые и новые вызовы. В своем монастырском дневнике Ich hörte auf die Stille («Я слушал тишину») он изложил небольшую теорию творчества:
«Увидев три апельсина, я должен жонглировать. Увидев две башни, я должен идти». Эти достойные внимания слова принадлежат канатоходцу Филиппу Пети, они ответ на вопрос полиции, на каком основании тот в 7:50 утра шел по канату, переброшенному с помощью арбалета от одной башни Всемирного торгового центра к другой. Еще раньше, увидев две башни Нотр-Дама, Филипп поступил так же. «L’art pour l’art» («Искусство ради искусства»), — гласит философия этого канатоходца. Сегодня я опять и опять размышляю об этом великолепном человеке, Филиппе Пети: его ответ полиции бесценен и заслуживает пристального рассмотрения. Мы задаем подобные вопросы, хотим знать ответ, а его невозможно дать. Почему ты ее любишь? В общем-то, любой ответ на подобный вопрос смехотворен. Потому что она такая хорошенькая? Потому что умна? Потому что у нее на носу такой милый прыщик? Ничто из этого не имеет смысла. Почему вы стали священником? Из любви к Богу? Или к проповедям? Из ненависти к женщинам? Почему вы стали монахом? Потому что любите молиться? Потому что любите тишину? Потому что любите печь хлеб и чтобы вам при этом не мешали? На вопросы подобного рода попросту нет ответов… Есть внутреннее «должен», внутреннее давление или внутренний позыв, объясняющий всё то, что сам человек объяснить не может. Невозможно получить удовлетворительный ответ, спрашивая монаха, почему он стал монахом. Точно так же мало объяснит нам ребенок, если мы спросим его: «Почему ты играешь с этим мячом?» Он-то знает, что на этот вопрос нет другого ответа, кроме «Если я вижу мяч, я должен с ним играть».
Тем же путем следовал и Йозеф Бойс. Борец за расширение пространства для творцов и творчества, он ставил вопрос, что еще мотивирует нас после достижения свободы. Он считал, что это не деньги или некоторая вынужденная необходимость, но исключительно «любовь к своему делу». Она источник творческого созидания.
2. Ты обязан работать!
Мирской труд ради дохода не выдвигается на первое место ни в философии искусства жизни, ни в большинстве катехизисов. Эти философские и христианские традиции до сих пор накладывают свой отпечаток на трудовые будни в западной культуре. Только в античной церкви определенные профессии считались несовместимыми с христианством — религией любви к себе и ближнему! В современном понимании работа мешает глубокому осмыслению жизни, так что благородные помыслы, культура и религия приходят после окончания службы. Это ведет к тому, что сегодня в западном мире христианами можно считать даже тех, кто работает на военную индустрию или на фабриках, где занимаются убоем животных в промышленных масштабах. В однобоком прочтении заповеди «Не убий» виновата церковь, негласно добавляющая: впрочем, если на работе, то можно.
Отсутствие же труда считается моральным падением. Особенно отчетливо это сформулировано в протестантизме. Лютер и Кальвин ценили труд как своего рода служение Богу. Мы до сих пор подвержены влиянию их идеологии: общество успеха сотворило из бездеятельности свободное время. Иммануил Кант определял лень как «склонность к состоянию покоя без предшествовавшего труда». Но сегодня многие чувствуют себя лентяями даже тогда, когда им хочется покоя после проделанной работы. При этом совершенно не принимается во внимание, что под «отдыхом» может пониматься и неподвижное лежание перед экраном телевизора, и изнурительная тренировка в фитнес-клубе. Сегодня совесть едва ли позволит лениться людям, ориентированным на успех. И даже когда баланс на банковском счете — лучше не пожелаешь, наше супер-эго не может угомониться. Бездеятельность быстро приводит к чувству вины. При этом решающим в вопросах совести должен быть не вопрос «работать или не работать», но «над чем и во имя чего работать».
На упреки в том, что он занимался рекламой, Йозеф Бойс возражал: «Всю свою жизнь я что-то рекламировал, но хоть раз стоило бы поинтересоваться, во имя чего». Во имя хорошего виски или на благо дела Amnesty International? Во имя оборонной промышленности или ради искусства? Для славы или удовольствия? Близкой к капитализму этике христианства это, похоже, часто безразлично: главное — работать. Многие люди — «христиане выходного дня», по будням переориентирующиеся на ценности духа времени. Йозефу Бойсу принадлежит провокационное высказывание: «Христианство создало материализм!»
