Бейер не был сентиментален – да странствия с войском бунтовщиков в ком угодно нежные понятия и чувствительную душу истребят. Но он словно увидел внутренним взором под шубой и юбками Натальи Ивановны раздавшийся стан, увидел – страстно возжелал, чтобы там, во чреве, был сын великого князя, прямой наследник покойного государя Петра, а не отпрыск Андрея Разумовского, как шептались кумушки.
Великая княгиня поймала взгляд и поступила не менее решительно, чем на борту фрегата «Екатерина», молниеносно вздумав принять любовь молодого капитана.
– У вас недостаточно средств, я знаю, – сказала она. – Возьмите, продайте, это дорогая вещь, опытный ювелир поймет…
Она сняла с руки и протянула браслет.
Браслет состоял из нескольких жемчужных нитей, прикрепленных к оправе довольно большой камеи.
– Ваше высочество, да вы с ума сошли! Не смейте этого делать! – воскликнул Никита Иванович.
– Ты чего вопишь, братец? – по-русски удивился Петр Иванович.
– Завопишь тут! Подарок государыни! Ну как спросит, куда делся?
Великая княгиня уже два года делала вид, будто учит русский язык, но еще не говорила, хотя кое-что понимала.
Поняла она также и беспокойство Панина.
– Я потеряла браслет! Могу я потерять безделушку? – высокомерно спросила она по-немецки. – Разве я не женщина, разве я не великая княгиня? Разве я какая-то мещанка? Разве обязана пересчитывать на ночь все побрякушки в своих ларцах?!
– Ничего себе безделушка… Редчайшая камея, резьба по индийскому сардониксу, ровесница чуть ли не императора Августа!
Любовь государыни к камеям была общеизвестна. Сама она, смеясь, называла это «камейной болезнью». Понемногу скупая частные коллекции, она хотела, чтобы ее собрание шедевров глиптики было крупнейшим в Европе. Подарок великой княгине был сделан в ту пору, когда Екатерина еще пыталась дружить с невесткой. Она сама подобрала к камее розоватый жемчуг, сама выбрала камею, причем с особым смыслом – там был изображен Телеф, сын Геракла, воспитанный ланью. Государыня намекала: пора бы молодой паре обзавестись сыном. А великая княгиня была сильно недовольна тем, что в ней видят лишь средство для производства наследников трона.
– Потерять подарок государыни даже опрометчиво, – добавил Петр Иванович. Он не возражал против того, чтобы великая княгиня избавилась от всех подарков свекрови, но сейчас это было преждевременно. Тот комплот
[4], который они затевали, должен был сперва вызреть, и та конституция, что ограничивала права государыни и способствовала возведению на трон ее сына, еще нуждалась в основательной доработке.
– Вот и пусть он послужит благому делу. Да берите же, господин фон Бейер, – строго сказала великая княгиня. – И скорее уходите. Господин Панин вас найдет.
Принимая браслет, Бейер прикоснулся к руке великой княгини, сперва пальцами, потом и устами – едва-едва, не столь губами, сколь дыханием.
Уходя, он обернулся. С вала спускался Андрей Разумовский, и Наталья Алексеевна, следя за его ловкими движениями, улыбалась.
Глава 10
Разумеется, ни о какой продаже браслета с камеей и речи быть не могло. Бейер даже хотел замуровать подарок великой княгини в стене – если бы покушение на жизнь императрицы сорвалось, браслет стал бы доказательством заговора, в который замешана не только невестка государыни, но и ее единственный законный сын. Оставалось разжиться письмами от обоих Паниных. А если бы заполучить хоть записочку от великой княгини – так и вовсе было бы замечательно.
План убийства был составлен, оставалось лишь раздобыть все необходимое и дождаться лета.
Обретаясь то под Оренбургом, то под Казанью, Бейер немало развлекался стрельбой, поскольку других развлечений почти не было, скверные хмельные напитки и гулящие бабы не в счет. Стрелком он всегда был отменным. При этом Бейер знал, что нельзя требовать от обычного пистолета невозможного – это все равно, что требовать от лошади, чтобы она сочиняла сонеты. Пистолет хорош в конной атаке, когда до противника рукой подать, поскольку меткость у него обычно сомнительная. Если это оружие работы хорошего мастера, пристрелянное иным мастером, – другое дело.
Для его замысла требовался один-единственный выстрел. Стремительный и беспощадный.
Разумеется, когда государыня выезжает летом в экипаже, сзади, спереди и по бокам скачет охрана. Но кони, запряженные цугом, не понесутся во весь опор, для запряжки подбирают обыкновенно таких, что идут ровной машистой рысью. Если вдруг некий всадник на отличном скакуне возникнет, как чертик из табакерки, врежется в охрану и, пока всадники будут доставать оружие, выстрелит в карету, прямо в голову сидящей там злодейке и интриганке, то победа – в руках. Однако необходимо то, что в театрах называют репетицией.
Необходима пустынная дорога, несколько хороших лошадей, экипаж с сидящей в нем большой куклой и кроме пистолетов еще карабины – как знать, может, стрельба из карабина с одной руки окажется более надежна.
И требовались люди для исполнения поручений. Одним был Вессель – с ним, можно сказать, повезло. Другим должен был стать Клаус, пасынок Коха. Третий, самый надежный, умеющий притом обращаться с лошадьми, – Антон Штанге. Более – ни к чему. Есть дела, которые лучше всего удаются, когда действуешь в одиночку. И Бейер здраво рассудил: когда все будет готово, и все будет известно, и все будет рассчитано, как-нибудь избавиться от Весселя и Клауса, оставив при себе одного Штанге. Он поможет расчистить дорогу к экипажу.
Бейер сам себя авантюристом не считал. Напротив, он считал себя человеком порядочным и верным. Просто шатания по оренбургским степям, разоренным крепостям, лагерям под стенами осаждаемых городов что-то в его натуре поменяли – ценность человеческой жизни для него сделалась близка к нулю, и значение имели только его собственные мысли и затеи; если беспокоиться еще и о чужих – никогда ничего путного не сделаешь, а только увязнешь в бесплодных размышлениях. Он знал, что убить – проще и быстрее, чем добиваться цели мирным путем, он видел, как легко и беззаботно это делается, он считал своих покойников до пятидесяти, потом бросил. И его замысел мог основываться лишь на убийстве.
Возможно, другого способа отдать престол сыну покойного государя Петра просто в природе не было. И для изменения хода истории требовался человек вроде Бейера, который не станет бегать за государыней, подсовывая ей проекты благоразумных конституций, а справится с задачей быстро и окончательно…
Никита Иванович Панин был ленив, но сообразителен. Он рассчитал так: браслет с драгоценной камеей не так-то просто продать за хорошие деньги; все богатые столичные ювелиры знают про «камейную болезнь» императрицы, и нетрудно догадаться, куда они побегут с такой покупкой; и не станет же Бейер продавать драгоценность скупщикам краденого, что обитают поблизости от Сенного рынка. Значит, он дня два-три будет ходить радостный, заполучив такую ценную добычу, а потом задумается.
