Он снова попытался высвободиться, но невидимый страж за спиной и каменный стул не отпускали. Снова и снова накатывала тошнота, но пустой желудок выворачивался наизнанку напрасно. Вертлявые конечности раздражали носоглотку.
– A bajo
[96].
Линейку выдернули изо рта. Нижнюю челюсть прижали к верхней, голову рванули назад. Маслянистая масса хлынула в горло, словно пережеванные куриные кости.
Существо миновало горло, сжалось, дрогнуло и переместилось в грудь. Руки отпустили подбородок. Натаниэль наклонился вперед; поле зрения начало сужаться. Диего вернулся на место и заглянул в чашку со скорпионами.
– Как вас зовут? – повторил Грис.
Натаниэль вспомнил про свой носовой платок с монограммой.
– Николас Сэмюэльсон.
Грис подумал и кивнул.
– У вас есть жена?
– Нет.
– Бледная полоска на безымянном пальце говорит другое.
Диего опустил руку в перчатке в левую миску и выхватил бежевого скорпиона. Ножки его находились в постоянном беспорядочном движении, как будто он дирижировал неким оркестром паукообразных.
– Я только помолв…
Жало впилось в желудок, и гринго вскрикнул. Жуткая боль швырнула его в новый, неведомый дотоле пласт существования; жизнь, предшествовавшая этой боли, показалась пресной и бессмысленной.
Членистоногое вынуло жало из слизистой желудка, и внутренности затопила ужасающая немота. Перед Натаниэлем уже маячила неизбежная и неотвратимая смерть. Он знал, что остаток его жизни будет наполнен ярко-красной болью. Единственное, что он мог сделать, это утаить информацию, которая подвергла бы опасности Кэтлин, мать и сестру. Столовое помещение акварелью стекало с его щек.
Мужчина с седыми волосами вернулся в комнату, сел за стол и положил на колени салфетку.
Грис оценивающе посмотрел на гринго.
– Мы еще поговорим о вашей невесте. Я большой поклонник женщин. – Он снова взялся за вилку и нож, вонзил зубцы в нежно-розовую мякоть, покрытую соусом бешамель, и разлучил креветку с сообществом ей подобных.
В тот же миг внутренности Натаниэля проткнуло пылающее копье. Он вскрикнул. Раненый желудок сжался и попытался исторгнуть врага, но скорпион вцепился клешнями в ткани и не сдавался.
Сознание испарилось из головы Стромлера. Огни канделябра упали, будто умирающие звезды, и расцвела тьма.
Сын Гриса забросил в рот креветку.
Глава 13. Злые люди
Мужчина восточной наружности убрал в штаны влажный темный член и потянулся за переливчатой шелковой рубашкой. Во рту Долорес остался неистребимый, вечно преследующий вкус, вкус мыла и меди, и она потянулась за очищением (и забвением) – к бутылке с вином.
– Ртом у тебя хорошо получается. – Клиент просунул руку с ухоженными пальцами в рукав. Шелк зашуршал.
Злясь на саму себя за клеймо умелицы угождать самым разным извращенцам, посещавшим ее в «Catacumbas», Долорес приложилась к горлышку. Мерзкий вкус ушел вместе с горечью; она думала о свободе, семье и высоком Щеголе, который все испортил своей глупостью.
Теперь, после восьми месяцев в неволе, чахнувшая звезда надежды полностью растворилась в черном безмолвии неба.
Мужчина восточной наружности застегнул пуговицы на рубашке и коротко взглянул на отхваченную ниже лодыжки левую ногу.
– Что случилось со ступней?
– Скорее всего, выбросили.
– Как ты ее потеряла? – спросил он, словно обсуждая с зеленщиком испорченный кочан капусты.
– В нее стреляли.
– Врач должен был вынуть пулю и зашить рану.
– Никому в голову не пришло. Жаль, тебя не было поблизости, уж ты бы подсказал.
(Дурень, похоже, не понимал, что над ним насмехаются.)
– Я однажды помогал доктору вынуть пулю. Не так уж и трудно.
– Их было шесть. – Когда Долорес видела свою левую ступню в последний раз, та представляла собой бесформенное кровавое месиво.
Восточный гость застегнул левый рукав на запонку из слоновой кости.
– Тот, кто отстрелил тебе ногу, был, наверное, очень зол.
– А ты умен.
Гость остановился.
– Уж не пытаешься ли ты меня унизить?
– Ты и без того не больно-то высок.
Удар кулаком в живот вышиб воздух из легких и согнул Долорес пополам.
Железные пальцы ухватили ее за волосы и дернули вверх. Длинным заостренным пальцем мужчина восточной наружности ткнул в нежную кожу культи.
– Теперь я понимаю, почему ты потеряла ногу.
– Да провались ты!
Клиент озадаченно нахмурился.
– Жарься в аду, тупой монголоид, – пояснила Долорес.
Глубоко внутри оскорбленного гостя что-то закурилось.
– Я не тупой. – Он дернул ее за волосы. – У меня хорошее образование.
– Цирковой пес тоже многому обучен. – Говоря это, Долорес знала, что хочет умереть.
Стена ударила ее в ухо, отступила и двинула в нос. Смуглое лицо клиента расплылось.
– Тупая шлюха. Очень, очень тупая. – Он смачно собрал слюну и плюнул. Плевок попал в левый глаз Долорес и повис как густая слизистая слеза, но она даже не потрудилась вытереть его. Монголоид отпустил волосы, повернулся и шагнул к выходу. – Я достану приборы и вернусь.
Дверь распахнулась раньше, и уходящий остановился. Порог неверным шагом переступил Убальдо, покачнулся и рухнул на колени. Его правый глаз побагровел и заплыл, а разбитый рот напоминал растоптанный помидор. За спиной прислужника, в коридоре, стоял великан в резиновой маске, толстом железном табарде
[97] поверх серого комбинезона, четырьмя револьверами и в огромных сапогах.
– Папа? – спросила Долорес.
– Я, ангелочек мой.
Грозный старик устремился к объятому ужасом монголоиду.
– Не трогайте меня… я…
Великан схватил его за горло и швырнул в стену.
– Пожалуйста…
Толстые пальцы зарылись в шею и вырвали горло. Как из садового шланга, из морщинистой трубки выплеснулась рвота, из гортани рванулся короткий пронзительный вой.
Между тем в коридоре напротив камеры возник еще один пришелец. Был он пяти футов и девяти дюймов ростом, тоже носил резиновую маску и железный табард, а также бежевую рубашку, саржевые штаны и ковбойские сапоги.
