– Не намерен.
Негр кивнул, накрыл тряпицей морщинистые глаза старого Плагфорда, поднялся с табурета и потянулся.
– А я пойду. – Он протянул к фонарю переплетенные пальцы, и в позвоночнике у него хрустнуло. – Если Иветта проснется, пожалуйста, дайте ей воды. И постарайтесь заставить съесть еще немного рагу.
– Конечно, – пообещал Натаниэль.
– Спасибо. – Штукарь отпил из фляжки и вытер рот. – Не собираюсь совать нос не в свои дела и спрашивать, почему вы отказываетесь от оружия – это не мое дело, и я определенно восхищаюсь вашим решением не пользоваться орудиями убийства, – но вам следует знать, что наши шансы победить в надвигающейся схватке невелики.
Натаниэль почувствовал, как по затылку пополз холодок.
– Нас здесь немного, и на счету каждый человек, – продолжал Штукарь. – Мне очень жаль, что вы пострадали и оказались теперь с нами, но… значение имеет каждый. Вы знаете, кто наши враги и на что они способны.
Натаниэль кивнул.
Негр взял с койки возле мертвеца винтовку и повесил на плечо.
– Не хочу вас подталкивать и прошу только подумать над тем, что я сказал. Вы очень решительный и умный человек, и я полагаю, что сможете сохранить верность принципам – и может быть, даже долю вашего юношеского идеализма, – если ужасная ситуация заставит вас отступить от убеждений.
– Я подумаю о том, что вы сказали, – ответил Натаниэль. – И благодарю вас за подобный тон.
– Терпеть не могу ссор, – заметил Штукарь, выходя в ночь.
Натаниэль посмотрел на труп Джона Лоуренса и закутанную Иветту, спавшую на соседней койке. Понимая, что убийство человека изменит его безвозвратно, он допускал, что уже изменился, – понял, что драгоценные убеждения ни в коей мере не способствуют изменению мира, клубящегося жесткостью вокруг. Скорпионы доказали, что Стромлер вполне уязвим.
Ему уже стало ясно, что отказаться взять в руки оружие в этой опасной ситуации его вынуждают страх, нежелание признать очевидное и упрямство. Понял он и то, что выживание важнее идеалов.
В двадцать шесть лет Натаниэль Стромлер отбросил принципы, сжал свои безоружные руки в кулаки – и потерпел поражение.
Он вышел из форта, подставил плечи под плащ ночи и оглядел темный горизонт, отыскивая людей, рядом с которыми ему предстояло драться. Четыре фигуры, каждая темнее земли, вонзили лопаты в грунт и взялись за работу.
– У вас есть еще лопата?
– Я принесу вам особую, люксовую, – ответил Штукарь.
* * *
Длинный Клэй отвел Натаниэля к краю окружавшей форт траншеи, воткнул штык лопаты в песок, прошел двадцать шагов на запад и остановился.
– Выкопайте десять ямок вдоль этой линии – в ярд глубиной и ярд шириной. Когда закончите, замаскируйте. – Стрелок вернул джентльмену орудие труда и удалился.
Натаниэль вонзил лопату в землю, загнал штык поглубже ударом каблука и надавил на рукоять.
Кто-то вскрикнул.
Джентльмен посмотрел на северо-запад, в сторону форта, но никого не увидел.
– Не боись, – сказал Стиви, уже стоявший в яме по колено глубиной. – Семейные разборки.
Лишь теперь Натаниэль заметил, что среди землекопов нет Брента.
Человек снова вскрикнул, и эхо крика отозвалось в ущелье к востоку от форта.
– Кто это? – спросил джентльмен.
– Тот, из-за кого все случилось. – Стиви запустил в звезды пригоршню песка.
Залаял цирковой пес.
– За то, что сотворил, гнить тебе в аду! – крикнула женщина. По голосу Натаниэль узнал Долорес.
И снова мужской крик.
Стиви угрюмо вогнал в землю штык лопаты.
– Хотел бы я взглянуть…
– Надо работать. – Длинный вынырнул из ямы по пояс глубиной.
Неизвестный вскрикнул опять.
Натаниэль вскрыл верхний пласт и пошел в глу-бину.
Глава 7. Треклятое письмо
Огромный слизень полз по тыльной стороне ладони. Иветта не стала открывать глаза, зная, что как только сделает это, снова окажется в «Catacumbas», на кровати рядом с мертвой черепашкой. Вернувшись в реальность, она увидит, что спасение ей только привиделось, что она так и осталась шлюхой.
– Ну вот, дал тебе волю, и теперь у него челюсть сломана… – Иветта сразу узнала голос говорящего – Брент.
– Дай мне костыль, – сказала женщина, которой, судя по неровной походке, была Долорес. Под ногой хрустнул камешек.
Слизень полз по правому запястью, испуская горячий влажный воздух. Хормейстерша открыла глаза и увидела сидящего на задних лапах и глядящего на нее циркового пса. В этой позе он напоминал доктора со свисающим вместо стетоскопа розовым языком. Лежа на влажном от пота дереве, Иветта обвела взглядом странное помещение со множеством коек, бойницами, скудной мебелью и мертвым отцом в рабочих сапогах.
– Mano.
Цирковой пес поднял правую лапу. Иветта протянула руку и потрясла конечность.
В комнату, опираясь на костыль – ручку от метлы с приделанным ружейным ложем, – вошла Долорес.
– Проснулась, – сказала она после небольшой паузы.
Иветта кивнула, и мир качнулся.
– Как ты себя чувствуешь? – Укороченная левая нога, выглядывая из-под подола лавандового платья, покачивалась маятником.
– Лучше, чем раньше, но… я не знаю, где мы.
– В форте на Территории. Готовимся встречать Гриса и его команду.
Иветта знала, что это означает: кого-то снова убьют, и она бессильна предотвратить убийства. Она любила свою семью, но отец и братья всегда оставались глухи к Его назиданиям и Его мудрости.
– Ты в состоянии соображать? – спросила Долорес. – Голова ясная?
– Думаю, да. – Желание принять лекарство заметно ослабло. – Ты знаешь, почему Сэмюэль… почему его нет здесь?
Долорес отвернулась, прохромала к южной стене и через проем крикнула:
– Брент!
– Что?
– Она проснулась. В ясном сознании. Дай ей треклятое письмо.
В груди Иветты затрепетала надежда.
– Письмо от Сэмюэля?
– От него.
Долорес произнесла это таким тоном, что по спине Иветты пробежал холод.
В бойнице появилась половина лица Брента, рассеченный рот спросил:
– Как ты себя чувствуешь?
– Лучше, – ответила Иветта. – Пожалуйста, дай мне письмо.
Секунду-другую брат молча смотрел на нее.
– Тебе не понравится то, что там написано.
– Так ты прочитал? – Ее начало трясти. – Сэмюэль – мой муж, и то, что он написал мне, тебя не касается. – Она села. – Сейчас же дай письмо мне – эти слова не предназначены для чужих глаз.
