Неудачный социальный эксперимент в Индии преподал хороший урок: если общество становится перенаселенным, несмотря на наличие гениальных мыслителей, в нем возникает рабская зависимость. Когда человек начинает остро ощущать, что географическое, социальное и ментальное пространство стали слишком тесны, его может прельстить самое простое решение этой проблемы: очистить от людей определенную часть пространства. Когда-то эта мысль считалась еретической. Однако вскоре потребовалось провести подобную «очистку». Так Европа, где численность населения в течение столетия возросла в два раза, на двадцать лет превратилась в настоящий военный театр. Все это кажется мне результатом большого заблуждения человека, общества, науки. В подобных явлениях я, прежде всего, усматриваю определенный знак, предвещающий окончание мирового развития, об этом свидетельствует и тысячелетний или даже двухтысячелетний опыт Южной Азии, о котором нам не стоит забывать. Поскольку феномен обесценивания человеческой личности все больше и больше распространяется в социуме, лицемерно и легкомысленно будет отстраниться от проблемы, ссылаясь на неподходящее для этого время.
В Азии меня особенно испугала вдруг представшая передо мной картина нашего ближайшего будущего. Находясь среди индейцев Америки, я лелеял мысль (мгновенно исчезнувшую в Азии) о том, что возможно время, когда вид соразмерен с пространством своего обитания, и тогда между понятием свободы и ее фактическими проявлениями установится разумное соотношение.
Пятая часть
КАДИУВЕУ
XVII. Парана
Туристы, разбивайте лагерь в Паране! Нет, лучше воздержитесь. Приберегите горы грязных бумажек, пластиковую посуду и открытые консервные банки для немногих оставшихся диких уголков Европы. И только там ставьте ваши палатки. Подальше от этих нетронутых земель – да так далеко, чтобы, наконец, оградить природу от вашего бесконечного варварства. Оставьте в покое бурные горные реки с нежными брызгами, стремительно мчащиеся по лиловым выступам базальтовых ущелий. Не топчите прохладной терпкой пены густых мхов. Хорошо подумайте, прежде чем ступить в безлюдные прерии или отправиться во влажные леса, заросшие переплетенными лианами и папоротниками, где тянущиеся к небу хвойные деревья похожи на наши перевернутые ели (удивительно симметричное растение, околдовавшее Бодлера): это не заостренные к вершине конусы, а шестиугольные ярусы расположенных вокруг ствола веток, расширяющиеся кверху так, что получается что-то вроде огромного раскрытого зонтика. Сотни миллионов лет, отделяющие нас от каменноугольного периода, оставались нетронутыми эти великолепные земли. Расположенные высоко над уровнем моря, вдали от тропических районов, эти леса не подвержены воздействию амазонского буйства, что придает им царственный, величественный вид. Кажется, будто раньше здесь обитала другая, более мудрая и сильная, чем наша, раса, и лишь ее исчезновение открыло нам доступ в этот величественный парк, где ныне царят тишина и запустение.
В этих землях, на высоких берегах реки Тибажи, на высоте около тысячи метров над уровнем моря, во время служебной поездки с главой одного из департаментов Службы защиты индейского населения мне удалось установить свой первый контакт с дикими туземцами.
В эпоху открытия Бразилии все южные районы были населены племенами с похожими языком и культурой, еще совсем недавно их причисляли к племенам жес. Они очевидно ранее были оттеснены племенами, говорившими на языке тупи и распространившимися по всему побережью. Благодаря тому, что племена жес скрылись в почти непроходимых районах Южной Бразилии, им удалось на несколько столетий пережить племена тупи, быстро уничтоженные колонизаторами. В ласах южных штатов – Парана и Санта-Катарина – небольшие группы индейцев проживали вплоть до начала XX века, возможно, что некоторые существовали еще в 1935 году. За последние сто лет жестокие преследования заставили их стать просто невидимыми, однако большинство племен были принудительно поселены бразильским правительством в нескольких специальных центрах приблизительно в 1914 году. Сначала племена пытались приобщить к современному образу жизни. В поселке Сан-Жерониму, который служил мне базой, были слесарная мастерская, лесопилка, школа и аптека. Поселение регулярно снабжалось инструментами: топорами, ножами, гвоздями, предоставлялись одежда и одеяла. Двадцать лет спустя поставки были приостановлены. Оставив индейцев на произвол судьбы, Служба защиты проявила удивительное равнодушие, явившееся следствием равнодушия государственной власти по отношению к ее деятельности (с тех пор она восстановила некоторое влияние); так, она была вынуждена, сама того не желая, попробовать другой метод: индейцев пытались подтолкнуть к проявлению хоть какой-нибудь инициативы, вынуждая вернуться к самостоятельному образу жизни.
От этого кратковременного эксперимента цивилизации индейцы взяли лишь одежду бразильского покроя, топор, нож и иглу для шитья. Все остальные начинания закончились провалом. Для индейцев были построены дома, но они предпочли жить под открытым небом. Их пытались расселить по деревням, но они так и остались кочевниками. Кровати они ломали, чтобы развести огонь, и спали прямо на голой земле. Дарованные правительством коровьи стада разбрелись, индейцы относились с отвращением к их мясу и молоку. Деревянные мельницы, которые приводились в движение механическим путем, в зависимости от того, пуста или полна специальная емкость, прикрепленная к рукоятке (эти приспособления, называемые монжоло, быстро распространились по всей Бразилии, и, возможно, португальцы привезли их с Востока), были практически бесполезны. Индейцы измельчали зерна вручную.
К моему большому сожалению, индейцы с берегов Тибажи не были в полном смысле слова ни индейцами, ни тем более дикарями. Лишая романтизма наивную картину, которую начинающий этнограф рисует в своем воображении, думая о будущих исследованиях, они преподали мне ценный урок осмотрительности и беспристрастности. Мне предстояло обнаружить немало скрытых черт, которые с первого взгляда было трудно различить. Туземцы полностью иллюстрировали социологическую ситуацию (с которой все реже сталкиваются наблюдатели второй половины XX века) «примитивных» племен, которым была грубо навязана цивилизация: интерес к ним пропадал по мере того, как развенчивался миф об опасности, которую они собой якобы представляют.
Их культура сформировалась, с одной стороны, на основе древнейших традиций, исключающих какое-либо влияние белого населения (как, например, шлифовка и инкрустация зубов, которые практикуются по сей день), с другой – на основе заимствований некоторых особенностей современной цивилизации. Таким образом, их культура представляет собой уникальное единство, изучение которого было не менее полезным, чем материал, который удалось собрать в результате непосредственного контакта с «настоящими дикими индейцами».
С тех пор, как индейцы были лишены опеки Службы защиты и довольствовались лишь собственными возможностями, нарушилось равновесие между современной и примитивной культурами. Старинный жизненный уклад и традиционные ремесла не утрачивали своего значения, являясь наследием прошлого, забыть о котором было бы ошибочно. Откуда же родом эти каменные, прекрасно отшлифованные пестики, которые можно найти чуть ли не в каждой индейской хижине рядом с железными эмалированными мисками, купленными на базаре ложками, а иногда даже рядом с остовом швейной машинки? Можно ли представить, что в этих тихих лесах с однородным населением, по-прежнему остающимся на первобытном уровне развития и воинственность которого защищала регионы Параны от вторжения посторонних, происходят торговые обмены? Чтобы ответить на эти вопросы, нужно познакомиться с «одиссеей» местных индейцев, однако стоит сказать и о том, что «успешность» подобных странствий исчерпала себя в период колонизации.
