Но иногда все оборачивается иначе. Вот, например, эта женщина из индейского племени, не хочет ли она продать мне горшок? Конечно, очень хочет. Но, к сожалению, он ей не принадлежит. А кому тогда? Тишина. Ее мужу? Нет. Брату? Тоже нет. Сыну? Никак нет. Это горшок ее внучки. Ее внучке принадлежало все то, что мы хотели бы приобрести. Мы увидели маленькую девочку пяти-шести лет, сидящую на корточках у огня и вертящую в руках мое кольцо, которое я тут же надел ей на пальчик. Барышня вела переговоры самостоятельно, без участия родителей, долго не решалась ничего принять от меня. Она осталась равнодушна и к кольцу, и к пятистам рейсам. Но зато брошка и четыреста рейсов ее убедили.
Хотя индейцы кайнканг и занимались земледелием, но все же охота и рыболовство, а также собирательство были основными родами деятельности. В способах рыбной ловли индейцы так неумело подражают белым, что вряд ли получают хорошие уловы: гибкая веточка, крючок бразильского производства, плохо прикрепленный с помощью смолы к тонкой нити, а иногда даже просто кусок тонкой ткани вместо рыболовной сети. Охота и собирательство полностью определяют ритм их кочевой жизни в лесу; некоторые семьи могли на несколько недель пропасть неизвестно куда, никто не знал их тайных убежищ и маршрутов. Иногда мы встречали такие небольшие группы кочующих индейцев на тропинках, они выходили из леса, чтобы тут же вновь исчезнуть в зарослях. Во главе шли мужчины, вооруженные специальным метательным орудием (называвшимся bodoque) для охоты на птиц, на ремне за спиной висел плетеный колчан с шариками из сухой глины. За ними шли женщины, они несли все самое ценное семейное имущество в заплечных корзинах, которые удерживаются от болтания налобными повязками из ткани или кожи. С ними путешествовали и дети, и домашние животные. Обменявшись с путниками несколькими словами, мы решили приостановить лошадей, и едва они замедлили шаг, как в лесу снова стало тихо. Мы понимаем, что ближайший дом пуст, как, впрочем, и многие другие. Интересно, надолго ли?
Кочевая жизнь может длиться днями и целыми неделями. Сезон охоты и время сбора урожая различных плодов – жабутикабы, апельсинов и лаймов обусловливают миграцию населения. Как же эти кочевники находят себе кров в лесных чащах? В каких тайниках прячут они луки и стрелы? Около оставленных на время охоты домов только случайно можно найти забытое ими оружие. Во что они верят, какие обряды и ритуалы совершают, как осуществляют свою связь с миром?
В здешней примитивной экономической системе огородничество занимает последнее место. В самой чаще леса встречаются распаханные участки земли. Между высокими стенами деревьев есть небольшие расчищенные участки в несколько десятков квадратных метров: там растут банановые деревья, сладкий картофель, маниока, маис. Зерна сначала сушат на огне, затем одна или две женщины толкут их в ступках. Полученную муку сразу же употребляют в пищу, иногда добавляют сало – и получается нечто вроде сырого пирога незамысловатой формы, который едят с черной фасолью. Что касается мяса, то предпочтение здесь отдается полудиким кабанам и разного рода дичи. Как правило, куски мяса подвешивают на ветку над костром и таким образом обжаривают.
Стоит также сказать и о бесцветных личинках – коро, которыми кишат гниющие стволы деревьев. Индейцы, чтобы избежать насмешек белых за пристрастие к этим червякам, скрывают, что едят их. Но достаточно немного пройти по лесу, как вдруг увидишь на земле огромное бревно двадцати-тридцати метров в длину – это pinheiro, поваленное бурей дерево, разрубленное на куски и почти насквозь прогнившее. Бревно искромсали охотники за коро. Внезапно войдя к индейцу, можно увидеть посуду, наполненную этим ценным лакомством, которое он тут же прикрывает рукой.
Как не просто оказывается достать себе этих коро! Словно заговорщики, мы подолгу размышляем о том, как же нам все устроить. Один индеец, страдающий лихорадкой и оставленный в покинутой всеми деревушке, показался нам подходящим для нашей затеи. Мы растормошили его, дали ему топор и подтолкнули к дереву. Растерявшись, он совершенно не понимал, чего мы от него хотим. У нас был один ответ: мы хотели коро. Стоя перед гниющим древесным стволом, мы ждали, когда появится потенциальная жертва. Топором сделали несколько глубоких надсечек. В каждой появилось по жирному бледно-бежевому насекомому, похожему на шелковичного червя. Теперь их нужно было употребить. Индеец безучастно взирал на то, как я обезглавил свою добычу; из тельца брызнул белесый жир, который я попробовал не без колебаний. У него был привкус кокосового молока, а по консистенции он напоминал сливочное масло.
XVIII. Пантанал
После такого «боевого крещения» я был готов к настоящим приключениям. Так получилось, что в Бразилии университетские каникулы длятся с ноября по март и приходятся на сезон дождей. Несмотря на то, что это не совсем удобно, я все же запланировал на это время установить контакт с двумя индейскими племенами, одно из них было мало изучено и приблизительно на три четверти уничтожено: племя кадиувеу, которое обитало недалеко от границы с Парагваем. О другом было кое-что известно, однако его изучение было не менее перспективным – племя бороро в Центральном Мату-Гросу. Кроме того, Национальный музей Рио-де-Жанейро предложил мне поработать на одной археологической стоянке, расположенной по пути моего следования, он давно уже упоминалось в архивах, но никому до сих пор не удавалось ее исследовать.
С тех пор я постоянно переезжал из Сан-Паулу в Мату-Гросу и обратно – то на самолете, то на грузовике, то на поезде, то на корабле. В период с 1935 по 1936 год я пользовался двумя последними видами транспорта; железная дорога проходила рядом с пунктом назначения, около Порту-Эсперанса, на левом берегу реки Парагвай.
Стоит ли говорить, что путешествие было утомительным. Железнодорожная компания «Нороэсте» сначала доставляет вас в Бауру, на землю первопроходцев. Там надлежало пересесть на ночной поезд до Мату-Гросу, следующий через все южные штаты страны. Таким образом, путешествие должно было продолжаться три дня: топливом служил древесный уголь, поезд постоянно сбавлял скорость, часто и надолго останавливался, чтобы пополнить запас горючего. Вагоны деревянные и со щелями: после путешествия все лицо оказывалось как в глиняной маске, тонкая красная пыль забивалась в каждую складку кожи. Меню вагона-ресторана соответствовало кулинарным пристрастиям местных жителей: свежее или вяленое мясо, рис и черная фасоль, сдобренные соусом, куда добавляли для густоты фаринью – высушенную на огне и растолченную в порошок мякоть кукурузы или маниоки; и, наконец, излюбленный бразильский десерт – джем из айвы или гуайявы и сыр. На каждой станции уличные мальчишки за гроши продавали сочные ананасы, их желтоватая мякоть прекрасно освежала.
Прежде чем добраться до Мату-Гросу, мы сделали остановку в Трес-Лагоас, а затем переправились через реку Парана, такую широкую, что, несмотря на уже начавшиеся дожди, в некоторых местах просматривалось дно. Вскоре моему взору открылся пейзаж, который станет столь же привычным за годы странствий, сколь невыносимым и неизбежным для всей Центральной Бразилии от Параны до Амазонского бассейна: ровные, слегка волнистые плоскогорья, бескрайний горизонт, заросли кустарника, здесь время от времени можно встретить и стада зебу, разбегающиеся при виде поезда. Многие путешественники, переводя название «Мату-Гросу» как «огромный лес», совершают ошибку, придают ему иной смысл: слово «лес» происходит от женского рода лексемы «mata», тогда как форма мужского рода «mato» означает «кустарник» и прямо указывает на особенности южноамериканского ландшафта. «Мату-Гросу» буквально переводится как «густые заросли кустарника», и никакое другое словосочетание лучшим образом не подойдет для обозначения этой дикой и печальной местности, однообразие которой тем не менее говорит о чем-то значительном и захватывающем.
