После полудня мы достигли castanhal, группы каштановых деревьев, вокруг которых туземцы (которые методично разрабатывают лес) расчистили маленькую поляну, чтобы было легче собирать упавшие плоды. Там обитало население деревни: обнаженные мужчины, носящие пениальный чехол, уже замеченный на помощнике вождя, женщины, на которых не было ничего, кроме полоски из тканого хлопка, некогда окрашенного красным уруку и порыжевшего вокруг поясницы от носки. Вцелом начитывалось шесть женщин, семь мужчин, из которых один подросток, и трое маленьких девочек, приблизительно одного, двух или трех лет. Вероятно, группа была одной из самых малочисленных, и трудно было представить, как ей удалось в течение, по крайней мере, тринадцати лет (то есть с момента исчезновения деревни Абайтары) выжить, отрезанной от всякого контакта с внешним миром. Среди них было двое страдающих параличом нижних конечностей: молодая женщина, которая передвигалась с помощью двух палок, и мужчина, тоже молодой, который ползал, как безногий. Его колени выступали над тощими ногами, распухшие с внутренней стороны и словно наполненные серозной жидкостью, пальцы левой ноги были парализованы, тогда как на правой сохранили подвижность. Однако оба инвалида могли перемещаться по лесу и даже преодолевать большие расстояния с видимой легкостью. Был ли это полиомиелит или какой-то другой вирус? Видя этих несчастных, предоставленных самим себе среди природы более враждебной, чем та, которой способен противостоять человек, я со скорбью вспоминал страницы Теве, который посетил тупи в XVI веке, где он удивляется, что этот народ, «состоящий из тех же элементов, что и мы… никогда… не страдает от проказы, паралича, летаргии, шанкровых или язвенных заболеваний, или других пороков тела, которые имеют видимые проявления». Он не подозревал, что он и его товарищи были предвестниками этих болезней.
XXXIII. Деревня со сверчками
Ближе к вечеру мы подошли к деревне. Она располагалась на расчищенной поляне, над узкой долиной горной реки. Позже я узнал, что это была Игарапе-ду-Лейтан, правый приток Машаду, в которую она впадает несколькими километрами ниже по течению от слияния с Риу-Муки.
Деревня состояла из четырех домов почти квадратной формы. Они располагались на одной линии, параллельно течению реки. Два самых больших дома были жилыми, о чем свидетельствовали висящие между столбами гамаки, сделанные из перевязанных между собой хлопковых веревок. В двух других (из которых один находился между двумя первыми) давно никто не жил – они больше напоминали сараи или шалаши. На первый взгляд казалось, что это дома того же типа, что и бразильские жилища этого района. В действительности, их конструкции отличались. План расположения столбов, поддерживающих высокую пальмовую крышу с двумя скатами, повторял план крыши в уменьшенном размере, так что строение принимало вид квадратного гриба. Тем не менее эта структура не была очевидной из-за присутствия ложных стен, которые были возведены вертикально вровень с крышей, но не соединялись с ней. Изгороди – это были именно они – состояли из пальмовых стволов, расколотых вдоль и вбитых вплотную друг к другу, выпуклой стороной наружу. В изгороди главного дома – расположенного между двумя сараями – в стволах были сделаны вырезы, образующие что-то вроде пятиугольных бойниц. С внешней стороны стволы были украшены схематическими изображениями красного и черного цвета, сделанными уруку и смолой. Эти изображения были представлены в определенном порядке: мужчина, женщины, орел-гарпия, дети, объект в форме бойницы, жаба, собака, большое четвероногое животное, которое я не смог распознать, две группы зигзагообразных линий, две рыбы, еще два четвероногих, ягуар, наконец, симметричный орнамент, состоящий из квадратов, полумесяцев и дуг.
Эти хижины ни в чем не походили на жилища соседних племен. Хотя, возможно, воссоздавали традиционную форму. Когда Рондон обнаружил тупи-кавахиб, их дома уже были четырехугольными или прямоугольными с двускатной крышей. К тому же, структура гриба не соответствует никакой новобразильской технике. Эти дома с высокой кровлей, впрочем, засвидетельствованы различными археологическими документами, относящимся к нескольким доколумбовым цивилизациям.
Рис. 37–38. Рисунки с внешней стороны хижины
Еще одна особенность тупи-кавахиб состоит в том, что они, как и их родственники из племени паринтинтин, не выращивают и не употребляют табак. Наблюдая за тем, как мы распаковываем наш запас веревочного табака, вождь деревни воскликнул с усмешкой: «Ianeapi!» – Это дерьмо!» В отчетах комиссии Рон-дона упоминалось, что во время первых контактов туземцы были так раздражены присутствием курильщиков, что отбирали у них сигары и сигареты. Однако, в отличие от паринтинтин, у тупи-кавахиб есть слово для обозначения табака – «tabak», то есть такое же, как у нас, производное от древних наречий Антильских островов и, очевидно, карибского происхождения. Вероятно, промежуточный этап может быть обнаружен в диалектах гуапо-ре, у которых встречается то же слово: то ли они заимствовали его из испанского (португалец говорит «fumo»), то ли их культура – это проникшая дальше всех в юго-западном направлении часть древней антило-гвианской цивилизации (столько признаков наводят на эту мысль), которая оставила следы своего перехода в низовьях Шингу. Следует добавить, что намбиквара – это закоренелые курильщики, тогда как другие соседи тупи-кава-хиб – кепкириват и мунде – нюхают табак с помощью специальных трубок. Таким образом, присутствие в самом центре Бразилии «бестабачных» племен представляет собой загадку, особенно если принимать во внимание, что среди древних тупи табак был очень распространен.
За неимением табака, деревня встретила нас тем, что путешественники XVI века называли кауи – kahui, как говорят тупи-кавахиб, – то есть пенный напиток из маиса, который туземцы выращивали в нескольких разновидностях на выжженных участках на краю деревни. Исследователи описывали котлы высотой с человека, в которых готовили этот напиток, и подчеркивали роль, доставшуюся девственницам племени, которые обильно плевали туда, чтобы вызвать брожение. Были ли котлы тупи-кавахиб слишком малы или просто в деревне не было других девственниц? Привели трех маленьких девочек и заставили их плевать в настой из измельченных зерен. Но поскольку одновременно питательный и освежающий напиток был употреблен тем же вечером, брожение продлилось недолго.
В огородах можно было увидеть – вокруг большой деревянной клетки, ранее занятой орлом и еще усыпанной костями – арахис, фасоль, различные стручковые перцы, маленькие инь-ямы, батат, маниоку и маис. Кроме этого туземцы собирали дикие плоды и лесной злак, несколько стеблей которого они привязывали за верхушку, ссыпая упавшие семена в маленькие кучки, которые потом нагревали на глиняной пластине, пока они не лопались, напоминая видом и вкусом попкорн.
Пока кауи проходил сложный цикл перемешиваний и кипений (женщины перемешивали его с помощью черпаков из половины бутылочной тыквы), я пользовался последними часами дня, чтобы внимательнее рассмотреть индейцев.
Если не считать куска хлопчатобумажной ткани вокруг бедер, женщины носили повязки, туго затянутые вокруг запястий и лодыжек, и ожерелья из клыков тапира или пластинок из костей оленя. Их лицо было татуировано сине-черным соком генипы: на щеках толстая косая линия, идущая от мочки уха до углов губ, перечеркнутая четырьмя маленькими вертикальными полосками, и на подбородке четыре горизонтальные наложенные линии, каждая украшена внизу бахромой полосок. Волосы, обычно короткие, у многих были заколоты гребнем или более тонким приспособлением, сделанным из деревянных палочек, соединенных хлопковой нитью.
