Он направился к двери.
* * *
Когда он вышел, комната словно опустела.
Марта налила еще чаю со льдом и сказала:
– Он пойдет с вами. Не надо быть супермозгом, чтобы знать это. Я знаю своего сына. Он пойдет, из одного только любопытства. Но он вернется домой.
– Возможно, – ответила Роберта. – Но я думаю, вам нужно готовиться к тому, что вы его потеряете. Мне очень жаль.
Марта отвернулась, видимо, не в силах говорить.
Глава 16
Предлагая разыскать семью Джошуа, Нельсон Азикиве сказал: «Когда тянешь за такую ниточку, никогда не знаешь, что распутаешь». Может, и так, но эта ниточка оказалась на редкость неподатливой.
Прошли месяцы, неожиданно растянувшиеся на годы – четыре года после обещания, которое он дал на пятидесятый день рождения Джошуа, – прежде чем Нельсон смог добиться прогресса в своих поисках. Причем прорыв произошел не через сети вроде его интернет-друзей из «Мастер-викторины», а благодаря знакомству с Лобсангом – на самом деле через старую подругу сестры Агнес, которая, по ее словам, слышала от общих друзей, что Нельсон ищет информацию о «скандальном прошлом Лондона».
Таким образом, к удивлению Нельсона, расследование привело его в этот разрушенный город.
Нельсон встретился с мисс Джиневрой Перч в последовательном Лондоне. Новое поселение в паре переходов от замерзших руин на Базовой состояло из беспорядочного скопления наскоро возведенных лагерей для беженцев в дубовом лесу. Мисс Перч, ровеснице Агнес, было за девяносто. Сухонькая, похожая на птичку старушка со спутанными волосами, но сияющей улыбкой для посетителей. Она жила одна в доме, построенном в довольно грубом колониальном стиле Ближних Земель, но каждый день к ней приходили помощники. Еще она богато одевалась, а в комнате, заставленной экзотической мебелью, Нельсону подал чай приходящий дворецкий.
Мисс Перч с восторгом показывала фотографии своей бывшей собственности на Базовой, включая дом в георгианском стиле в центре Лондона.
– Недалеко от Палаты общин, – сказала она. И когда она мельком показала необычное оборудование, которое хранила в подвале этого дома, и обрисовала то, что там происходило по заказу премьер-министров и других парламентариев, – и книгу посетителей за несколько десятилетий вкупе с тайком сделанными фото, – Нельсон понял, почему она с ним связалась. Когда дело касалось британской политической элиты, даже теперь, через шестнадцать лет после Йеллоустона, мисс Гвиневра Перч знала все обо всех.
И, обладая такой властью, она, безусловно, могла помочь Нельсону открыть некоторые очень личные тайны.
Но когда Нельсон начал планомерно распутывать ниточку происхождения Джошуа Валиенте, оказалось, что история уходила намного глубже, чем биография собственно отца Джошуа. Оказалось, что на самом деле этой истории больше двух веков…
* * *
Великий Элюзиво, он же Луи Рамон Валиенте, он же почтенный Реджинальд Блит и, в зависимости от обстоятельств, обладатель множества других псевдонимов, следовал за таинственным Освальдом Хаккетом от служебного входа театра Виктории по многолюдной улице Нью-Кат к обещанной устричной.
Тротуары Нью-Кат напоминали берега реки, заполненной транспортом на лошадиной тяге, и кишели людьми, спешащими по всевозможным делам. Что было вовсе не удивительно в субботний мартовский вечер 1848 года, когда театры на южном берегу Темзы открывали двери, выпуская роскошную публику из лож и молодых уличных торговцев из партера, билет в который стоил три пенса. Все магазинчики были открыты, владельцы стояли на пороге, а витрины демонстрировали мебель, инструменты, поношенную одежду или груды овощей, сыров и яиц. Не менее активно велись дела и на уличных лотках. Непрерывные крики разносчиков и их мальчишек заглушали цокот лошадиных копыт. «Каштаны! Пенни за кулек!»
– Горячие пирожки!
– Ярмутская селедка по три штуки за пенни!
Большая часть этих зазывал была ирландцами. Разоренное население этой страны приехало в Лондон, спасаясь от голода, и даже местная беднота смотрела на них свысока. Самые цветистые призывы принадлежали бродячим разносчикам с сильным йоркширским акцентом, торгующим столовыми приборами из шеффилдской стали, или продавцам, нахваливающим бульварные романы о жутких преступлениях. Луи пришлось обойти сидевшую на низеньком табурете старушку с трубкой, которая продавала разложенные на перевернутом зонтике гравюры королевы Виктории, консорта и их детей. Повсюду выступали уличные певцы, глотатели шпаг и огня. Слепая старуха играла на шарманке. Мужчина показывал на столике механические фигурки из Австрии: танцующую польку принцессу и трубящего слона, которые привлекали внимание восхищенной уличной детворы…
Посреди всего этого шума Луи не спускал глаз с загадочного Хаккета.
Луи схватывал все на лету. Освальд Хаккет обладал мощным телосложением, ему было за тридцать, немного старше Луи. Одет богато, но скромно, в превосходный сюртук. В руке дорогая трость. В свете фонаря около служебного входа Луи заметил на державшей эту трость руке отметины, возможно шрамы от химикатов. Может, этот тип – исследователь, ученый-химик? И, судя по всему, образованный, он имел резковатое произношение, растягивал гласные, что у Луи ассоциировалось с Хэрроу и Оксфордом.
Сейчас мужчина выглядел нездоровым: он побледнел и тяжело дышал, шагая рядом с Луи. Но этот мартовский день был не по сезону теплым, а лондонский воздух – чуть менее едким, чем обычно. Такая реакция Хаккета, должно быть, объяснялась последствиями его собственного исчезновения, а не погодой. Тем не менее Хаккет продолжал двигаться в толпе с явным волевым усилием.
– До устричной дальше, чем я помню, – сказал он, задыхаясь. – Не привык к таким толпам, простите мою одышку. Что за муравейник, а? Как будто Лондон – один большой гниющий ствол, который прогрызают личинки и долгоносики, продавая друг другу за гроши кусочки коры… Ах, но вы, Элюзиво, полагаю, чувствуете себя тут как дома? Ведь когда-то вы боролись за выживание на улицах, подобных этой, не так ли? Жуя табак и держась подальше от полицейских…
Луи наблюдал за мальчишками-подметальщиками на углу, которые соперничали за привилегию расчистить путь богатой публике, входящей и выходящей из театров. Некоторые из них кувыркались или стояли на руках в надежде, что им бросят пенни. У Луи возникло неприятное ощущение, что этот Хаккет знает о нем слишком много – о жизни, которую он предпочел бы сохранить в тайне.
Как ни крути, это печальная история: его отец, лавочник, умер нищим от чахотки, мать снова вышла замуж и умерла родами, а отчим всегда испытывал к нему неприязнь и в конце концов вышвырнул на улицу. Луи было девять лет. Да, он примкнул к лондонским «личинкам и долгоносикам», как выразился Хаккет, чтобы выжить, поначалу подметая улицы, как те мальчишки, которых теперь видел перед собой, и пользуясь своим необычным талантом, чтобы избегать неприятностей – и да, при необходимости скрываться от полицейских. Но потом, стремясь выше, он придумал уличное зрелище, основанное на трюках с исчезновением: пропадал из реальности позади бочки, чтобы появиться в дверном проеме через дорогу. И его заметили, он получил работу в теплых театрах на южном берегу во время антрактов или развлекательных представлений. И всегда он хранил в тайне, что его магические трюки вовсе не трюки. Хотя, если они не магические, он не знал, что они такое.
