Пионеры предпочитали рано заводить детей. Чем скорее вырастишь новый урожай усердных работников, тем лучше. Но многочисленная детвора Нью-Спрингфилда, воспитанная в мире, совершенно отличном от родительского, быстро освоила независимое мышление и взбунтовалась. Большинство молодежи и значительная часть их родителей сдались и ушли в лес. Желание поддерживать поселок как-то исчезло, в действительности просуществовав всего одно поколение.
Сейчас Ирвины и другие семьи вообще не имели постоянного места жительства. По мере созревания сезонных плодов они переходили из одного мира в другой, где выжигали молодую поросль и чинили прошлогодние шалаши и очаги. По весне взбирались на холм Мэннинг в мире, отстоящем на несколько переходов к востоку, когда там вылезали из нор кротобелки – выбирать новых королев и искать новые норы, и их было легко ловить. А по осени люди уходили к ручью Соулсби в четырех переходах к западу, где ежегодный нерестовый ход лососей был особенно обильным. Никос вырос среди всего этого и не знал иной жизни.
Что же касается самого старого поселка, то большинство основателей, постарев и ослабев, вернулись на Базовую. Немногие разочарованные пионеры держались изо всех сил, а родственники присматривали за стареющими героями. Мать Никоса рассказывала ностальгическую историю о том, как она, бывало, слышала по вечерам игру пожилой леди на пианино. В тишине мирового леса разносился вальс Шопена – музыка, написанная в давно минувшем веке, в очень далеком мире. Временами вальс подхватывали чуткие лесные тролли. Но инструмент разладился, пришел день, когда музыка смолкла навсегда, и на пианино больше никто не играет.
Даже после того, как Нью-Спрингфилд полностью бросили, община Никоса продолжала расчищать это место от зарослей. Поселок использовался. Переходники нужны всем, а для них нужен картофель, но картофель необходимо выращивать, для этого и пригодились остатки полей основателей. Кто-то вложил много труда в строительство кузницы рядом с участком Паульсонов, и ее поддерживали в рабочем состоянии. Между мирами нельзя проносить железо, и сохранение ремесла его изготовления было еще одной хорошей идеей. Некоторые животные, завезенные основателями, – куры, козы, свиньи и даже овцы – выжили и размножились. Одичавшие потомки тех первых свиней частенько пугали людей, внезапно выскакивая из зарослей.
А вот этот дом, прежнее жилище Паульсонов, который был крепче остальных, со временем нашел новое применение. Он стал обменником, как его теперь называли, местом, где можно оставлять и обменивать всякую всячину.
За этим Никос и пришел сюда.
* * *
Он осторожно прошел через поляну к участку Паульсонов.
Держа левую руку на бронзовом ноже, который носил на бедре, а правую – на переходнике, он пристально следил за окрестностями. Местных диких животных Никос не боялся. Поскольку одичавшие домашние животные ушли, в лесу осталось только три опасности: муравьи, большие птицы и крокодилы. Ну до воды слишком далеко, чтобы опасаться крокодилов; большие птицы свирепы, но они привыкли нападать на маленьких лесных пушистиков и потому были тяжелыми, неуклюжими и медленными. А что касается муравьев, то Никоса об их приближении предупреждал шум, напоминающий течение страшной разъедающей жидкости, уничтожающей все на своем пути. Кроме того, лесные тролли почти наверняка запоют в случае опасности, и Никос успеет убраться. Почти наверняка. Никос сам видел, как неосторожного ребенка поймала большая птица, и это было ужасно. Вот из-за этого скользкого «почти» и нельзя терять бдительность.
Нет, причина осторожности Никоса крылась в том, что по крайней мере среди детей ходили рассказы об этом особенном доме. Легенды, если хотите. Легенды о существах, которые здесь жили.
И это не какие-нибудь пушистики, которые роются в отбросах. И не какие-нибудь знакомые лесные чудовища. Нечто гораздо худшее. Возможно, здесь заперт эльф, нечисть Долгой Земли, сломленный и старый, но по-прежнему злобный, поджидающий неосторожных детей, чтобы их съесть. Или, в другом варианте легенды, призрак одного из этих самых детей, желающий отомстить тем, кто заставил его или ее пойти сюда.
Конечно, это глупости. Никос был достаточно взрослым, чтобы увидеть изъяны в логике: если в доме Паульсонов обитает призрак, то почему взрослые устроили тут склад? И все же он еще был достаточно ребенком, чтобы бояться. Что ж, сказки или нет, но он не вернется, не выполнив поручения, это уж точно. Иначе насмешки над его детскими страхами будут похуже того, что с ним может сделать любое чудовище.
Когда он подошел к крыльцу, Рио понюхала воздух и с лаем скрылась из виду за углом дома. Наверное, погналась за каким-нибудь неосторожным пушистиком. Никос не стал обращать на собаку внимания.
Открыв скрипучую незапертую дверь, он вошел внутрь и огляделся. Через завесу зелени, что потихоньку затягивала окна, пробивалось совсем мало дневного света. Никос достал из кармана фонарик, чтобы лучше видеть в темноте. У него невольно волосы встали дыбом. Он привык к вигвамам и шалашам, никогда не верил в легенды о призраках, но ему было непривычно даже просто заходить в деревянный ящик, закрытый со всех сторон. Тем не менее он, держась начеку, прошел дальше.
Большую часть дома занимала одна главная комната. Никос знал, что эти дома строились так: сначала одно просторное помещение, где вся растущая семья живет, ест и спит, а потом по возможности добавляли другие: кухню, спальни, кладовки. Но строительство здесь, как и во многих других местах, не зашло столь далеко. Никос узнавал обстановку по прошлым посещениям под присмотром отца: большой старый стол в углу, камин под недостроенным дымоходом, на полу коврики, сплетенные из растущего у ручья тростника и раскрашенные краской из местной зелени.
Комната была забита хламом, пыльным старым мусором, сваленным кучами на полу, на столе и у стен. Но это был не хлам, не совсем. Люди леса всегда имели мало вещей, потому что все их имущество либо приносилось с Базовой или Ближних Земель, либо вещи приходилось изготавливать самим. Во всех случаях уходило много усилий. Поэтому, если что-то ломалось – лук, бронзовый мачете, палка-копалка – и вещь было трудно починить, ее оставляли здесь, в обменнике. Теоретически ею мог воспользоваться кто-то еще, хотя бы деталями, – бронзу можно расплавить, сломанный лук отдать детям, чтобы тренировались. Это был полезный склад кусков проволоки, реле и катушек – предметов, с помощью которых можно сделать или починить переходник или радио. Тут даже валялась куча мудреной электроники с Базовой: телефоны, планшеты – все неработающие, поскольку в них сели батарейки и фотоэлементы, а начинка была слишком изощренной, чтобы использовать для чего-то другого. Даже их иногда забирали, чтобы носить в качестве украшений или подарить лесным троллям.
И там всегда была одежда, особенно детская: и белье, и штаны, и рубашки, и свитера, и носки, и обувь, по большей части купленные на Ближних Землях, кое-что пошитое здесь. Взрослые вещи были в основном слишком изношены, чтобы пригодиться, но Никос выбрал несколько цветных шарфов для нового стеганого одеяла, которое шила мать. Даже лоскуты шли в дело – ими набивали постель и тому подобное. А вот детские вещи могли остаться почти новыми, если ребенок из них вырастал. Люди Нью-Спрингфилда вели подвижный, кочевой образ жизни и брали с собой мало вещей. И определенно не собирались двадцать лет таскать пинетки на случай, если в один прекрасный день родятся внуки, которые поносят их всего пару месяцев. Пинетки, которые Никос сегодня искал, предназначалась будущему малышу Энджи Клейтон.
