– Космические снаряды?
– Они могут быть самыми простыми. Массивными, но простыми. Куски лунной породы, например, заключенные в оболочку из какого-то проводящего материала. Мы тогда долетели на твене до экватора. Я видел такие камни в небе. Вы, наверное, тоже.
– Да. Мы также наблюдали за Луной, откуда, по-видимому, запускают эти снаряды.
– И это длится годами – с тех пор, как мы с женой прибыли сюда. Физика банальна. Камни летят, притягиваются новым магнитным полем Земли и вместе с ним тянут Землю. Каждый камень чуть-чуть ускоряет вращение планеты. Затем, на самой низкой точке орбиты, они начинают тянуть за собой магнитное поле планеты, снова постепенно ускоряя вращение и опять сообщая планете отклонение еще на минуту. Теоретически Земля как бы представляет обкладку конденсатора огромного электромотора.
Он заглянул им в лица, ища понимания.
– Думаю, я поняла, – сказала Джа. – Во всяком случае, метафорически. У меня есть дочь. Когда она была маленькой, в нашем городском парке на Западе-5 стояла карусель, очень простая, деревянный диск с поручнями на оси. Детям нравилось на ней кататься; они хватались за поручни и запускали ее, с каждым рывком карусель крутилась чуть быстрее.
– Так и есть.
Боуринг втянул воздух сквозь зубы.
– Значит, мир вращается быстрее. А что же закон сохранения импульса? Откуда берется дополнительное вращение?
– У меня нет инструментов для нормальных наблюдений, – сказал Абрамс. – Может, они есть у вас. Похоже, летящие объекты устремляются к Солнцу. Там они в точке максимального сближения отклоняются благодаря силе притяжения или же используя солнечные паруса. Так они подхватывают момент импульса от Солнца и возвращаются для следующего прохода. Для отдельного камня это медленный процесс. Чтобы сделать полный оборот от Земли до Солнца и обратно, уходят месяцы или годы. Но с целым потоком таких камней эффект ускорения становится непрерывным.
– Давайте посмотрим, правильно ли я понимаю, – сказала Джа. – Широтные ленты, создаваемое ими магнитное поле, – с их помощью жуки воздействуют на Землю теми летающими камнями. И посредством этого каменного потока часть энергии солнечного вращения передается Земле.
– Момент импульса от Солнца, да. И его кинетическая энергия вращения.
– Да. Чертовски много энергии, – неопределенно произнес Боуринг.
Абрамс печально улыбнулся.
– Все зависит от точки зрения. Предположим, вы удвоили скорость вращения Земли – день сократился до двенадцати часов. Вам понадобится энергия вращения вчетверо больше первоначальной. Но, чтобы довести энергию вращения до такого уровня, нужно затратить всего тридцать минут излучения общей солнечной энергии ядерного синтеза. Для нас это много, но если вы можете черпать в таком безграничном источнике, как Солнце…
– Что ж, вред причинен, – мрачно сказал Боуринг. – Доктор Абрамс, я уверен, вы можете представить, какой эффект оказывает ускорение вращения на этот мир. Каждая Земля, по сути, жидкий шар: железное ядро и мантия. Твердая земная кора тонкой кожурой облекает жидкие внутренности. Под материками толщина земной коры около шестидесяти миль, а радиус Земли, для сравнения, составляет четыре тысячи миль. Земля похожа на большое круглое крем-брюле. Потому что ее вращение – я имею в виду нормальное, стандартное двадцатичетырехчасовое вращение – деформирует каждую Землю, слегка сплющивает. Земля не абсолютно круглая, а выпуклая на экваторе. Обычно это не представляет проблемы. И при естественном порядке вещей вращение действительно так или иначе изменяется, очень постепенно замедляется с течением геологического времени. Твердая земная кора имеет возможность приспособиться к изменениям деформации. Но здесь другой случай. Спустя несколько лет после начала ускорения деформация земной коры, по крайней мере на экваторе, возросла на восемь миль. На первый взгляд это немного, но океаническая земная кора имеет толщину всего около трех миль. И таким образом…
Абрамс проследил зазубренные линии, протянувшиеся на баскетбольном глобусе по океанам и вокруг них.
– Разломы в ложе океана.
– Боюсь, что так. Существуют естественные разломы, по которым океаническое дно раздвигается, например в срединном хребте Атлантического океана и там, где океанские тектонические плиты примыкают к континентам, как на побережье Тихого океана. Теперь эти разломы раскалываются, открываются, отчего происходят извержения вулканов и землетрясения. Если они случаются под водой, то на побережья обрушиваются гигантские цунами.
– В воздухе пахнет серой, – грустно улыбнулся Абрамс. – Аромат Йеллоустона. Великолепные закаты. Симптомы того, что мир рвется по швам. И скверные новости для всех вроде меня, кто пришел сюда в поисках тихого места для сельской жизни.
Боуринг нетерпеливо возразил:
– Я продолжаю утверждать, что это всего лишь догадки. Экстраполяция. У нас так мало данных… Это не Базовая, которая, во всяком случае до Йеллоустона, была исследована вдоль и поперек. Например, там была сеть сейсмостанций. Я лично работал на Большом сейсмическом комплексе в Монтане с точнейшими инструментами. И, конечно, климат мониторили с кораблей, самолетов, спутников, а также существовала глобальная сеть метеостанций. Здесь же у нас только одна наблюдательная платформа на «Каули», несколько точечных установок вроде вашей, доктор Абрамс, – простите меня – и горстка инструментальных наблюдений с места. Нам нужны гравиметры, чтобы измерить планетарное морфологическое искажение, лазеры для непосредственного измерения искажения.
– Я знаю, вы делаете все, что можете, Кен, – сказала Джа. – Как и все мы.
Боуринг хмыкнул, заметно недовольный.
– Хоть что-то мы можем сделать. У меня хорошая подготовка, дойеллоустонская. Но научные институты Базовой так и не восстановились после извержения. Следующее поколение ученых будет в лучшем случае любителями. Мы будем не в состоянии постигать явления вроде этого.
– Вернемся к нашей теме, – заметил Абрамс. – У вас есть хоть какие-то версии происходящего?
– Ну мы, по крайней мере, задаемся вопросами. Идемте…
* * *
Было совершенно очевидно, что серебряный жук мертв.
Он лежал на спине на столе, газовые мешки с зеленого брюшка отрезали, аккуратно отделенные сегменты серебряной брони лежали в стороне, панцирь из какой-то черной керамики был разрезан и снят – под ним оказалась зеленоватая мякоть.
– Должен подчеркнуть, что мы не убивали это существо, – сказал Боуринг. – Мы нашли труп…
– Или этот инертный модуль, – поправила Джа. – Мы еще не пришли к решению, было ли это существо вообще живым.
– Точно. Мы нашли его в большой выработанной шахте, которую вы называете Галереей. Он не подавал признаков жизни. Мы понятия не имеем, что с ним случилось и даже сколько он там пролежал, мы не знаем, как протекают процессы разложения у этих существ.
– Или даже что это «он», – сухо добавила Джа.
