– Вы правильно сделали, что рассказали мне об этом, господин Сандвик. Но возможно, вы знаете что-то еще? Например, о рисунках, которыми покрыты стены в палате пациента Четыре-Восемь-Восемь? Они имеют какое-то отношение к людям или событиям, из-за которых он оказался в «Гёустаде»?
– Не знаю… Но сейчас вспомнил кое-что другое. Однажды я плохо себя чувствовал и забыл сделать ему инъекцию ЛС-34. А когда на следующий день зашел в палату, он уставился на меня так, будто увидел в первый раз. И взгляд у него был ясный, осмысленный, против обыкновения. Он сразу спросил по-английски, где находится и сколько времени здесь провел. Я ответил, что он в психиатрической больнице, а попал сюда после того, как его подобрали на улице Осло в полном беспамятстве. Он посмотрел на меня задумчиво, отвернулся и сел на кровать, так ничего и не сказав. Я поинтересовался, помнит ли он что-нибудь… о своем прошлом, о родственниках. Но он промолчал.
– Больше вы ни о чем не говорили?
– Ну, меня все-таки разбирало любопытство. Так что, пока колол ему очередную дозу ЛС-34, я спросил, почему он каждый день так кричит. Это и правда было очень странно – он издавал какие-то нечеловеческие звуки. Я хоть и привык к ним, все равно всякий раз делалось не по себе…
Сара изобразила на лице вежливое участие, побуждая санитара к дальнейшим откровениям. Тот, помолчав еще немного, продолжил едва слышно:
– И тут он повернулся ко мне и сказал, что кричит потому, что пытается вспомнить. Я спросил – о чем? А он… Никогда не забуду, какой у него был взгляд, когда он сказал: «Вам лучше не знать». – Леонард Сандвик тряхнул головой, будто хотел отогнать неприятные мысли. – Знаете, я ни разу в жизни не видел, чтобы в глазах человека так четко отражался страх. Мне этот его взгляд и сейчас в кошмарах снится. Не знаю, что он там видел, но ни за что на свете я не согласился бы оказаться в его шкуре. Ни за что на свете…
Голос Сандвика растворился в тишине. Даже Сара была взволнована услышанным.
В этот момент у нее зазвонил мобильник. Опасения оправдались: эксперт по телекоммуникациям сообщил, что номер, полученный от Сандвика, одноразовый и срок его действия истек. Отследить местоположение телефона, на который звонили, невозможно, потому что сим-карта, судя по всему, уничтожена. Сара невозмутимо поблагодарила парня и сунула мобильник в карман. Оставалось выяснить еще кое-что, и она, не в силах устоять на месте, прошлась по камере.
– Господин Сандвик, ваш коллега Элиас Лунде сказал мне, что в последнее время пациент Четыре-Восемь-Восемь все чаще впадал в буйство. Вы не знаете почему? Может, что-то изменилось в его курсе лечения? Вы увеличили дозу ЛС-34?
Леонард Сандвик, сидя на койке, уперся локтями в колени и уронил голову в ладони.
– Если б я знал, что все закончится именно так, ни за что бы этого не сделал… Да, я увеличил дозу ЛС-34, потому что мне приказали.
– Ваш таинственный собеседник, я полагаю?
– Да.
– А зачем?
Санитар умоляюще посмотрел на Сару снизу вверх:
– Вы обещаете защитить моих жену и дочь?
– Отвечайте на вопрос.
– Нет, сначала поклянитесь, что защитите их!
– Их возьмут под охрану как свидетелей по делу, если возникнет необходимость.
– Дайте слово!
– Хорошо, даю вам слово, – уступила Сара. – А теперь скажите мне, зачем понадобилось увеличивать дозу ЛС-34.
– Я думаю, это его и убило… Они зашли слишком далеко…
– Господин Сандвик! – нетерпеливо окликнула Сара замолчавшего санитара.
– Все началось с того посетителя.
У нее по венам прокатилась волна адреналина.
– С посетителя? Кто это был?
– Я соврал вам о том, что пациента Четыре-Восемь-Восемь никто не навещал. Чуть больше года назад в «Гёустад» пришел один человек и попросил о встрече с ним. Мужчина лет тридцати пяти. Сказал, что работает в лаборатории, которая поставляет в «Гёустад» ЛС-34, и что он хочет обследовать пациента, получающего инъекции этого препарата, – мол, им нужны данные для исследований в области психотропных веществ.
– Что за лаборатория?
– Французская. Довольно известная фармацевтическая фирма. Но я ему не разрешил увидеться с Четыре-Восемь-Восемь – сослался на внутренний распорядок и правила безопасности. Тогда он забросал меня вопросами, очень точными и конкретными, о поведении пациента. Я отвечал уклончиво. Его это раздосадовало, он пытался настаивать, но я не уступил, и ему пришлось убраться восвояси. Я немедленно позвонил своему… работодателю. Тот спросил, как звали гостя, велел немедленно убрать его имя из журнала регистрации и никому о нем не рассказывать.
– Как его звали? – Теперь в голосе Сары уже не было притворного сочувствия – она говорила жестким, официальным тоном. – Господин Сандвик, назовите мне имя посетителя.
На протяжении всего разговора пожилой санитар нервно стискивал и мял руки, так что кисти покраснели. Теперь у него задергалась нога. Тишина, воцарившаяся в камере, давила на нервы все сильнее, Сара не сводила тяжелого, немигающего взгляда с его лица.
– Кончена моя жизнь, – пробормотал он уныло. – Все кончено…
– Назовите мне имя, и я обеспечу охрану вашей семье. Леонард Сандвик со вздохом опустил голову еще ниже.
– Он представился как Адам Кларенс, француз из фармацевтической компании «Жантикс».
Глава 11
Старик проснулся, внезапно открыв глаза. Лицо было липким от пота, сердце бешено колотилось о ребра, всполошенное ночным кошмаром.
Он медленно выровнял дыхание и повернул голову к окну. Солнце искрилось в листве огромной липы, ветерок мерно покачивал ветви, протянутые к оконному стеклу, и что-то шептал убаюкивающе; ему вторил стрекот цикад.
– Все хорошо. Сегодня понедельник, пятнадцатое февраля. Вы дома, Лазарь, и я о вас позабочусь.
Молодая блондинка ласково улыбалась старику, держа его за руку. Старик поблагодарил ее, прикрыв и подняв веки – на большее сейчас был неспособен. Уже два года он не вставал с постели, не мог долго обходиться без аппарата искусственного дыхания, а питание получал внутривенно. Взгляд, замутненный сном, обежал комнату, скользнул по потолку с лепниной и задержался на одной из картин, украшавших стены. На самой любимой. Почти идеальная копия портрета Пушкина кисти Петра Кончаловского. Поэт держит в руке перо, задумчиво покусывая кончик, словно вот-вот на бумагу вместе с легким дыханием творца повеют стихи.
– Вам нравится эта картина, да? – спросила белокурая медсестра, надевая ему на руку какую-то медицинскую штуковину – браслет на липучке. – Напоминает о родной стране?
«Если б ты знала, милочка, сколько крови было пролито, чтобы добыть оригинал, – подумал Лазарь. – Если б ты знала, за кем сейчас ухаживаешь, сбежала бы отсюда со всех ног, бедняжка. Хотя, может, и нет. Может, ты такая же, как те бабы, которых я немало повидал на своем веку, – они готовы притворяться слепыми и глухими, лишь бы им было тепло и не дуло».
