– Когда тебе говорят, что хотят поступить «как лучше», это не означает, что так будет «лучше» именно для тебя… – чуть слышно произнесла Джоанна. Голову она держать уже не могла и оперлась щекой на ладонь Сары. – Если бы он и правда меня любил, то показал бы другой путь в жизни…
– О ком ты говоришь?
Джоанна услышала вопрос, но то, что ей хотелось сказать, копилось долгие годы, и слова сами срывались с губ.
– Мне нужно было верить, что он заботится обо мне и во всем поддерживает. Но он думал только о себе и об успехе секретных миссий, которые мне поручал. Он разрушил мою жизнь, чтобы построить свою, а я, как бедная сиротка, повелась на пустые обещания и вот где в итоге оказалась… – Она высвободилась из рук Сары, неожиданно дернув головой, и приподнялась, опершись спиной о стену. Ее глаза закрылись. Совсем не хотелось думать о том, что именно здесь все и закончится.
Кристофер нетерпеливо шепнул на ухо Саре:
– Она сейчас умрет, не успев ничего рассказать!
– Скажите мне, что за тайну защищал Дэвисберри, и я скажу вам, где он, – выдохнула Джоанна.
Кристофер опустился рядом с ней на колени:
– Дэвисберри? Американец?
– Ради чего он послал меня на верную смерть? Что хотел от вас скрыть? – Джоанна уже никого не слушала.
– Он хотел скрыть доказательства жизни после смерти, – громко сказала Сара, наклонившись к ней. – Исследователи в этой научной лаборатории подтвердили бессмертие души.
Наемница оцепенела на несколько мгновений, потом пристально посмотрела ей в лицо, будто старалась понять, не лжет ли она, и вдруг скривила губы в усталой саркастической улыбке:
– Вы сказали правду, инспектор Геринген, потому что я вижу: это открытие вас обнадеживает. Вы рады, но не за себя, а за тех невинных, кого своими руками отправили на тот свет. Вас ведь до сих пор мучают воспоминания о них, да?
Сара невольно попятилась. От слов умирающей убийцы у нее кровь застыла в жилах. Как эта женщина могла прочитать ее мысли?..
– Где человек… пославший вас… нас убить? – процедила Сара сквозь зубы, и Кристофер подумал, что еще ни разу не видел ее в таком ужасе и растерянности.
– Вы так громко исповедовались Хоткинсу, что до меня долетело эхо. – Джоанна подбородком указала на трубу отопления, к которой она была привязана. – И по вашему признанию можно догадаться, что вы уже много лет каждый день сражаетесь с чувством вины, притворяясь уверенной в себе и довольной жизнью, но на самом деле ваше существование – невыносимый кошмар, пронизанный страхом. Вы боитесь, что угрызения совести в любой момент могут столкнуть вас в бездну… безумия.
Ошеломленный Кристофер смотрел, как Сара затравленно отступает от наемницы все дальше и дальше, словно перепуганный ребенок, которому померещилось привидение, и качает головой из стороны в сторону, будто пытается возразить, но не может.
– Замолчите! – приказал Кристофер убийце – скорее для того, чтобы защитить Сару, а не ради продолжения допроса.
Джоанна не обратила на него внимания:
– Я столько людей убила… Только в отличие от вас, инспектор Геринген, не отняла жизнь ни у одного ребенка. С виду вы красотка, но душа у вас чернее моей.
Сара забилась в угол комнаты, опустилась на пол и обхватила голову руками, что-то бормоча под нос.
– Хватит! – качнулся к наемнице Кристофер. – Говорите, где этот ваш Дэвисберри!
– Меня совесть не мучает, я ухожу с миром, – вздохнула Джоанна. Ее голос звучал все тише и слабее. – Дэвисберри… в заброшенных рудниках… Соуден, Миннесота… Там он… продолжает исследования…
– Какие исследования?!
Но Джоанна уже не реагировала – мышцы спины и шеи расслабились, подбородок тяжело ткнулся в грудь.
Кристофер встряхнул ее за плечи:
– Какие исследования? Отвечай, сволочь!
Мертвая убийца выскользнула у него из рук, повалившись на пол; голова с глухим стуком ударилась о пол.
Журналист повернулся к Саре. Обхватив руками колени и прижавшись к ним лбом, она без передышки повторяла «простите меня, простите» срывающимся от скорби голосом.
Наверное, в этот момент Кристофер должен был испытать страх оттого, что теперь он останется один, поскольку Сара уже не в состоянии помогать ему в спасении Симона. Но вместо страха были только безмерное сочувствие и желание ее утешить, прийти на помощь женщине, которая уже столько сделала для него.
Времени оставалось мало, но он сел рядом с ней и хотел обнять – Сара, грубо оттолкнув его, тотчас вскочила. Ее глаза блестели от слез.
– Не трогай меня! Ты не знаешь, кто я такая! Думал, я самоотверженный инспектор полиции, готовый рисковать собственной жизнью по долгу службы и из любви к ближнему? А вот и нет! Я делаю это, потому что иначе сойду с ума!
Кристофер тоже поднялся, ласково глядя на нее.
– Сара, я слышал то, что наемник заставил тебя сказать. Я все знаю.
– Нет! Ничего ты не знаешь! Не знаешь, что его звали Азмаль и накануне ему исполнилось восемь лет. Он получил в подарок первого козленка и сказал, что хочет стать пастухом большого стада, как его отец. Не знаешь, что у него были огромные мечтательные глаза, видевшие только хорошее, хотя он жил в опасности и нищете. Не знаешь, что каждый день, когда мы с военным патрулем проходили мимо его поля, он дарил мне фигурки, которые вырезал из дерева, или куколок, сплетенных из соломы, и называл меня «мама с волосами цвета пряностей». Не знаешь, что я пообещала всегда его защищать… – Сара смотрела в пустоту, снова, как наяву, переживая в памяти давние страшные события. Ее голос постепенно терял эмоции, становился ровным и холодным. – И ты не знаешь, что он спросил меня: «Зачем?» – когда пуля из моего оружия вошла в его горло.
– Что же тогда случилось? – тихо сказал Кристофер, понимая, что сейчас ей необходимо выговориться.
Сара, помолчав, опустила глаза и рассказала о том дне, который перевернул ее жизнь.
– Было самое обычное утро, такое же, как другие. Мы с напарником патрулировали окрестности, шли привычным маршрутом. Азмаль был в поле с отцом и с другими мужчинами из ближней деревни. Они стояли тесной группой и что-то обсуждали, а мальчик, завидев нас издали, принялся как-то странно махать мне рукой. Я подумала, он меня приветствует, и слишком поздно поняла, что это было предупреждение об угрозе. Крестьяне приблизились, словно хотели поговорить, но вдруг один из них выхватил из-за спины обрез и выстрелил в нас. Остальные как по команде бросились в атаку с ножами. Мы стали защищаться, а потом… потом была бойня. Я отделалась царапинами, а мой напарник чуть не лишился руки. Он лежал на земле, я встала на колени, чтобы перевязать рану. Меня трясло от адреналина и напряжения, было тяжело дышать. Внезапно раздался топот за спиной – кто-то бежал к нам. Я развернулась и выстрелила – на звук, не думая и не глядя, из страха, по глупости, потому что сработал рефлекс. Пуля попала ему в шею. В одной руке он держал венок из колосьев пшеницы, который утром сплел для меня. Перед смертью он успел спросить только, зачем я это сделала…
