Судейская вертикаль
Созданная в соответствии с идеей Верховного суда федеральная судебная система должна была по замыслу привести к образованию единого правового поля в стране и препятствовать растаскиванию судебной власти на региональные куски и кусочки, что в головах людей, которые хорошо помнили «парад суверенитетов», грозило вылиться в резкое ослабление единства государства, которое только-только удалось консолидировать в рамках федеративной конструкции, закрепленной в новой Конституции. Но, сказав «А», судебная система не сказала «Б». И тот же самый Верховный суд России, который ратовал за единую систему федеральных судов, отказался выстраивать единую трактовку законодательства и не стал настаивать на том, чтобы его решения и толкования являлись обязательными для применения в региональных и местных судах
[194]. Понятно, что на пути реализации такого подхода Верховному суду пришлось бы преодолевать ожесточенное сопротивление судейского сообщества, которое поддерживали региональные и местные власти. Но без этого невозможно было обеспечить то самое единство правового пространства, за которое ратовал Верховный суд. Поняв это, он попытался реализовать свою идею более простым способом – через выстраивание административной иерархии судов.
Российская система судов превратилась в бюрократическую пирамиду, где вышестоящая судебная инстанция обладала правовым верховенством по отношению к нижестоящим, а являлась для них административно-бюрократическим начальником. В 1995 г. в законодательство была введена норма о том, что все назначения судей в Российской Федерации осуществляются президентом по представлению председателей высших судов – Верховного суда и Высшего арбитражного суда (ВАС), – что окончательно закрепило иерархическую систему судебной системы.
Важным элементом такой иерархической системы стали председатели судов, которые получили в России чрезвычайно широкие полномочия
[195]. Председатель суда в России распоряжается всеми административными ресурсами своего суда (использование бюджета, выделение служебных помещений и помощников, распределение дел, выплата премий, предоставление квартир) и, самое главное, решает многие внутренние вопросы судейской жизни. Он имеет право не соглашаться с решением квалификационной коллегии судей (ККС) о рекомендации кандидата на пост судьи, рекомендует перевод судей на другую должность, в том числе рекомендует переназначать судью пожизненно по истечении трехлетнего срока или нет, предлагает перевод судьи на другое место работы, инициирует присвоение квалификационных классов (судейских разрядов). Таким образом, председатель суда является для судей административным начальником, который может сильно повлиять на карьеру, и в силу этого он получает в свое распоряжение возможности по ограничению судейской независимости. Судья не прислушивается к мнению председателя относительно «правильной» трактовки рассматриваемого дела? Результатом может стать дополнительная нагрузка или получение таких дел, в которых судья не чувствует себя достаточно уверенно, что приводит к нарастанию риска ошибок или к изменению места судьи в очереди на получение квартиры. Понятно, что в такой ситуации количество судей, готовых сопротивляться ограничению своей независимости и противостоять председателю, сводится к минимуму, а возможности председателей судов влиять на принятие судьями решений становятся почти неограниченными. Иерархическое подчинение судей в каждом суде своему председателю дополнилось системой назначения судей на должности председателей судов, в которой решения принимались на основании рекомендаций председателей вышестоящих судов.
В результате единство правового поля в России не возникло, зато получилось создать систему иерархического подчинения судей и сделать их зависимыми от начальства. Таким образом вертикаль власти в судейском сообществе была создана еще до того, как об этом сказал президент Путин. Но в то время противовесом этой вертикали служила норма закона, которая требовала согласования с региональными властями всех кандидатов на должности судей и председателей судов. С одной стороны, это вело к зависимости судов от региональных властей, с другой – не позволяло сконцентрировать все полномочия по назначению судей в одних руках. После решения Владимира Путина построить в России вертикаль власти, все, что ему нужно было сделать, – подчинить существовавшую в стране судейскую вертикаль себе. Чем он и занялся в 2001 г.
Отвлекающие маневры
Конечно, нельзя говорить, что к моменту прихода Владимира Путина к власти российская судебная система прекрасно функционировала, а в стране царило верховенство права. Нет, ситуация была далека от идеальной, и надежды авторов Концепции 1991 г. на то, что «стоит обеспечить институциональную самостоятельность судебной власти, превратить судейское сообщество в самоуправляемую систему, как “лягушка” превратится в прекрасную царевну», не оправдались. Российские судьи, получив в обществе новый статус, подкрепленный зафиксированными в законе гарантиями, «оказались подвержены тем же соблазнам, которым оказалось подвержено все российское постсоветское общество»
[196]. Безусловно, одной из наиболее серьезных проблем того времени стала коррумпированность судей, и борьба с коррупцией в судах была объявлена негласной целью судебной реформы 2001 г. А инструментом этой борьбы было решено сделать контроль над судьями со стороны президентской власти.
Подготовка судебной реформы была поручена заместителю руководителя администрации президента Дмитрию Козаку, который не только не стал привлекать к своей работе ни представителей судейского сообщества, ни серьезных научных специалистов, но и всячески скрывал от общественности обсуждавшиеся идеи и концептуальные подходы. Хотя подготовка реформы уже шла полным ходом, в ноябре 2000 г., выступая на съезде судей, президент Путин говорил: «…Самостоятельная судебная власть в России… все-таки состоялась. ‹…› В базовых параметрах концепция судебной реформы реализована. ‹…› Я согласен… необходимо ускорение судебной реформы. Более того, мы должны наконец ее завершить. Но только в тех параметрах, в которых она была изложена ранее. Думаю, неправильно говорить о том, что мы должны сейчас… начать снова коренную перестройку»
[197],
[198].
