Однако вскоре стало понятно, что дела обстояли прямо противоположным образом и что Кремль задумал решительное наступление на и без того не очень устойчивую независимость российского суда. Выдвинутый группой Дмитрия Козака лозунг «Реформировать правосудие через главную его фигуру – судью» был настолько привлекателен сам по себе и так хорошо разрекламирован, что даже многие представители судейского корпуса далеко не сразу распознали негодность избранных средств
[199]. Тем более что красивых и правильных слов было сказано предостаточно. Рассказывая о замыслах, Козак говорил: «…Суд, как и другие ветви власти, должен стать гарантом политических, экономических, социальных прав и свобод граждан, инструментом обеспечения равенства всех перед законом… Очень важно сохранить независимость судей от других ветвей власти… [предлагается] установить в законе четкий и понятный перечень оснований, по которым полномочия судьи могут быть прекращены досрочно… чтобы… защитить судью от произвола»
[200].
Однако одновременно с этим прозвучали слова, которые не могли не настораживать и которые отчетливо показывали, что Кремль не рассматривал суд в качестве института поиска справедливого решения: «…Суды и правоохранительные органы являются главными звеньями механизма государственного принуждения… этот механизм – карающая рука государства – обеспечивает защиту большинства граждан» – и что реформа предусматривала существенное ограничение независимости судей: «…[предлагается] снять существующий полный запрет на оперативно-розыскную деятельность
[201] в отношении судьи и запрет на возбуждение уголовного дела и осуществление следственных действий в отношении судьи без согласия квалификационной коллегии судей»
[202]. Впрочем, эта угроза была видна далеко не всем. Так, лидер фракции СПС в Думе Борис Немцов активно поддержал предлагавшуюся реформу и говорил, что ее проведению «будет достаточно жесткое сопротивление со стороны бюрократии [видимо, судейской]», а для ее успеха президенту необходимо проявить политическую волю
[203].
У медали всегда две стороны
Нельзя рисовать «реформу Козака» только черными красками, в ней было много правильных идей. Так, принятие бюджетной программы «Развитие судебной системы на 2002–2006 гг.» позволило резко увеличить финансирование и уровень технической оснащенности
[204] российских судов, увеличить количество судей
[205] и снизить нагрузку на них
[206], поднять зарплаты судей
[207], показало резкое изменение отношения власти к проблемам судей и не могло не вызвать благодарность судейского сообщества.
Однако увеличение бюджетного финансирования стало своеобразным «троянским конем» для судейского сообщества, которое, воспользовавшись полученными благами, незаметно попало в административную ловушку. Дело в том, что суды не получили права самостоятельно принимать решения об использовании выделенных из бюджета средств. Дополнительное бюджетное финансирование – как текущие расходы, так и капиталовложения – планировалось Минфином, который, как и в других бюджетных программах, ставил целевые показатели для получающих бюджетные деньги ведомств. В самих по себе целевых показателях нет ничего плохого, и это может (и должно) быть нормальным инструментом управления государственными расходами. Вопрос в том, что эти показатели должны быть адекватны задачам, которые решают получающие бюджетные деньги ведомства. В случае с судебной системой это явно не так. Хотя, по словам первого заместителя руководителя Судебного департамента Владимира Максимова, бюджетная программа дала «хорошие возможности для внедрения ориентированного на результат бюджетирования»
[208], во главу угла были поставлены формальные показатели (например, количество поступивших и рассмотренных в установленные сроки дел), часть которых входила в явное противоречие с принципом независимости судей.
Одним из важнейших для бюрократической системы показателей деятельности судов первой инстанции стало количество их решений, отмененных вышестоящими судами. Исходя из этого показателя руководители судов получали продвижение по иерархической лестнице, в зависимости от него суды могли получить от Судебного департамента большее или меньшее финансирование на развитие своей материальной базы, большее или меньшее количество квартир для судей и сотрудников аппаратов судов.
Внешне вполне адекватный способ оценки качества работы в российских реалиях привел к тому, что практически в любой момент вышестоящий судья мог позвонить председателю суда первой инстанции и высказать свое мнение об исходе рассмотрения того или иного дела. Председатель суда, зная позицию вышестоящего судьи, транслировал полученную установку судье, рассматривающему данное дело, который очень хорошо понимал, что отмена вынесенного им приговора создаст различного рода проблемы и для него, и для его коллег.
Разрушая основы
