* * *
Начиная судебную реформу в 2001 г., Кремль публично провозгласил ее целью повышение общественного доверия к судебной системе. Десять лет спустя, выступая в декабре 2012 г. на VIII Всероссийском съезде судей, Владимир Путин говорил об этом как о достигнутом результате (не забыв преподнести «по привычке» судьям очередной подарок
[274]). На первый взгляд, это подтверждалось социологами: если в 2002 г. доля доверяющих судам составляла 25 %, то к концу 2010 г. она выросла до 53 %
[275]. Однако одновременно с этим продолжала расти доля тех, кто не доверял судебной системе: правительство рассчитывало прийти к 6 %-ному уровню недоверия, но на практике этот показатель вырос до 43 % к концу 2010 г. В последующие годы оба показателя оставались на этом же уровне, что говорило об отсутствии какого-либо прогресса, а в общих рейтингах доверия суды оказывались существенно ниже президентской администрации, прокуратуры и ФСБ. Стоит ли удивляться тому, что в обновленной версии программы «Развитие российского правосудия» (2013–2020 гг.) показатель доверия к судам не был включен в критерии оценки ее эффективности?
[276]
В 2010 г. Международная комиссия юристов проводила комплексное обследование российской судебной системы, по результатам которого выпустила свой доклад. Хотя с того времени прошло уже несколько лет, отдельные выдержки из него весьма точно характеризуют положение дел в российских судах:
«Несмотря на некоторые успехи в реформировании судебной системы, в частности в начале 1990-х, а также повышение размера заработной платы судей и улучшение материальных условий их существования, проводились и контрреформы, имевшие весьма пагубные последствия. Поэтому сейчас совсем не очевидно, что исполнительная и законодательная ветви власти всерьез предприняли последовательные попытки по созданию независимой судебной системы. Отсутствие четкой политической воли и консенсуса, несомненно, является далеко не последней причиной замедленного и неравномерного темпа осуществления судебной реформы… Существующее законодательство и административная практика, совершенно очевидно, только усугубляют неудовлетворительное состояние с независимостью судебной системы, так как не могут защитить судей от неправомерного влияния со стороны государства и частных лиц… Система требует от судей проявления лояльности по отношению к государственным органам и определенным должностным лицам»
[277].
Тотальный контроль Кремля за назначениями и карьерами судей, его постоянное давление на суды и судебную систему привели к формированию в России двух различных типов правосудия – «общего» и «специального».
В рамках «общего» правосудия, по выражению Владимира Путина, «принятие судьей и судом решения – это венец деятельности всей правоохранительной системы: МВД, либо ФСБ, либо других правоохранительных органов, следственных структур»
[278]. Это означает, что, обладая самостоятельностью в принятии решений, российские судьи практически всегда предпочитают соглашаться с позицией прокуратуры и следствия. Судьи, не моргнув глазом, удовлетворяют запросы следователей на прослушивание телефонных разговоров
[279] и на заключение подозреваемых под стражу на время проведения следствия независимо от тяжести преступления; во время процессов судьи отказываются рассматривать доказательства защиты, допрашивать представленных защитой свидетелей или рассматривать в качестве доказательств защиты видео- и аудиозаписи. Поэтому слово «невиновен» в российских судах звучит менее чем в одном приговоре из ста, а более чем в двух третях судебных разбирательств обвиняемые предпочитают идти на сделку с правосудием, понимая бессмысленность защиты и признавая вину даже при отсутствии доказательств в надежде на смягчение наказания
[280].
В рамках «специального» правосудия российские судьи безропотно признают наличие «государственных интересов», рассмотрение таких случаев осуществляется «специализирующимися» на этом судьями, которые беспрекословно следуют получаемым указаниям. Само понятие «государственных интересов» трактуется весьма широко: в одном случае это может быть прямое указание из Кремля, в другом – намек от руководителя местной полиции. В одном случае оппозиционный политик может признаваться виновным, хотя в ходе процесса обвинение оказывается неспособным предъявить сколь-либо убедительные доказательства его вины. В другом – бизнесмен может потерять принадлежащую ему компанию, поскольку суд благожелательно отнесся к просьбе полиции о замораживании банковских счетов организации. Во всех подобных случаях решения судей предопределяются кем-то, кто имеет возможность сделать судье предложение, от которого тот не сможет отказаться.
Реализовав судебную реформу, Владимир Путин добился желанного результата: полную подчиненность каждого судьи в отдельности и всей судебной системы целиком. Хотя такая судебная система не может защищать интересы российских граждан, она отлично справляется с защитой политических интересов самого Путина, а также имущественных интересов его друзей.
В начале 2018 г. Кремль внес в Думу набор технократических поправок в законодательство, большинство из которых было подготовлено рабочей группой Алексея Кудрина
[281]. Предложения экспертов были достаточно широкими и комплексными и были направлены на реальное повышение независимости судей, однако Кремль выхолостил самые радикальные из них, сделав главной целью ускорение судебного процесса. Согласно предложенным поправкам председатели судов утратят часть своих полномочий (например, контроль над административными вопросами в судах, распределением материальных благ, назначением судей для рассмотрения конкретных дел и т. д.), а во всех судах будет введена обязательная аудиозапись заседаний. Но главный элемент системы подчинения судей президентской администрации – управление всеми назначениями и продвижениями по карьерной лестнице со стороны Кремля – остался нетронутым, хотя эксперты Кудрина называли отказ от этого самым важным элементом своих предложений.
