– Можете по-французски – это было бы не менее забавно.
Мне казалось, что я уже слышу смешки за спиной, и не могла не догадаться, что во время моего исполнения их будет еще больше. Впрочем, тут же прозвучал укоризненный голос Андрея:
– Ильицкий, имей совесть.
– Нет-нет, Андрюша, ты ведь сам предложил сыграть в эту игру. Ну так что, Лидия Гавриловна, вы будете петь?
Мне кажется, я действительно возненавидела тогда этого человека. Его намеки и раньше были обидными, но теперь, после его комментариев относительно гравировки на брошке, они и вовсе стали грязными и совершенно недопустимыми. Ожидать, что после этих оскорблений я стану петь ему частушки, было немыслимым с его стороны.
Памятуя, что Лизавете Тихоновне удалось-таки избежать выполнения заданий, я попыталась отшутиться:
– В другой раз, Евгений Иванович, я нынче не в голосе.
– Тогда и брошку получите в другой раз, – пожал он плечами и моментально убрал украшение в карман сюртука.
– Отдайте! – вскрикнула я, не совладав с собой, и даже сделала шаг к Ильицкому.
Реакция моя, кажется, удивила многих: по крайней мере, гадкая ухмылка сошла с лица Ильицкого. Натали в гневе велела:
– Женя, прекрати! Верни брошку немедленно!
И Андрей заговорил с раздражением:
– Евгений, уже совсем не смешно! Я выкуплю у тебя этот залог… если Лидия Гавриловна не против, разумеется, – он полез за портмоне.
– Да ради бога! – легко согласился тот. – У меня как раз наличность кончается.
– Сколько?
Ильицкий пожал плечами:
– А ты бы, Андрюша, во сколько оценил эту штучку? – Смотрел он при этом мне точно в глаза, и взгляд его был еще более отвратительным, чем речи. Щеки мои тотчас вспыхнули. А Ильицкий, не отпуская моего взгляда, наклонил голову вбок и все-таки счел нужным добавить: – я о брошке, разумеется.
– Довольно! – вскрикнула я громче, чем следовало. От ненависти и возмущения сердце мое колотилось где-то в горле, а лицо пылало. – Желаете частушку? Слушайте!
Право, не знаю, зачем я это сделала. Унять их неуместный торг? Уязвить Ильицкого? Доказать ему, что я все могу – в том числе и по-русски спеть, коли придется?
Повадки очаровавшей меня крестьянки Настасьи как будто родились во мне сами, из ниоткуда. Я уперла руки в бока, вскинула подбородок и, звонко ударив каблуком о пол, запела что-то из ее репертуара. И вот уж чего не ожидала: на втором куплете за спиной вдруг раздался переливчатый звон гитары – в тон моим частушкам. Я оглянулась – это Михаил Александрович пришел на помощь. Обрадовавшись поддержке, я притопнула еще раз и запела даже задорнее.
Ильицкий глядел на меня хмуро, из-под бровей, но мне уж было все равно. Мне было весело! Когда гитарный проигрыш зазвучал громче и бодрее, с характерными переливами, ничуть не уступая балалайке, что я слышала в деревне – я и вовсе вошла в раж. Отбивая дробь каблуками, сперва легонько, а потом все сильнее и сильнее, быстрее и задорнее, я прошлась полукругом меж всеми. С удовольствием прочла восхищение на лице Андрея, а когда поравнялась с Ильицкий – вдруг сделала выпад к нему. Он отшатнулся, может быть, боясь, что я залеплю ему пощечину за его выходки. Но я лишь выхватила из нагрудного кармана его сюртука треугольником сложенный платок. Лихо взмахнула им над головой, подобрала шлейф юбки, так мешающий мне, и заплясала еще скорее – притопывая каблуками, закружилась, видя лишь мельтешение лиц и чувствуя неподдельный восторг от этого простого веселого танца и от себя самой в нем. И лишь когда выдохлась окончательно – перегнулась пополам, до земли поклонившись аплодирующим мне зрителям…
– Браво! – воскликнула Натали уже не в первый раз, схватила из ближайшей вазы букет сирени и бросила к моим ногам. – Браво, Лидушка!
Мне ничего не оставалось сделать, как подобрать тот букет и раскланяться теперь уж, как настоящая артистка в театре. А после я обернулась к Ильицкому и с деланной небрежностью протянула ему его платок.
– А теперь отдайте брошку, – потребовала я.
Ильицкий был единственный, кто мне не хлопал. Но и спорить в этот раз не стал, отдал молча. Только потом буркнул, как будто про себя:
– Француженка, значит… ну-ну. И чтоб вы знали, в этой частушке изначально были другие слова.
– Да-да, – подхватила я, – про Европу я сама сочинила – желаете услышать в том виде, в котором слышала я?
Кажется, я осмелела настолько, что и впрямь готова была спеть ему эту частушку со всеми ее des obscénités
22 и даже сделала уже шаг к центру гостиной и снова подбоченилась.
Ильицкий не возражал, но вот Лизавета Тихоновна немедленно вскочила с места:
– Не стоит, Лидия, довольно! Вы и так нас всех сегодня удивили. Господа, прошу всех в столовую…
– Ну вот, всегда на самом интересном месте, – недовольно изрек Ильицкий.
Глава одиннадцатая
Небо не просветлело и наутро. Дождь накрапывал едва-едва, а то и переставал вовсе, но все равно было очевидно, что за окном сыро и зябко. Я не могла взять в толк, что в такую погоду Ильицкий делает на улице. Уже четверть часа, сколько я наблюдала за ним, притаившись у окна своей комнаты, он ходил, заложив руки за спину, по заднему двору усадьбы. Никак, поджидает кого-то. Вот только кого, любопытно?..
В дверь постучали, отвлекая меня от наблюдений – это была Натали.
– Что с тобой? – удивилась я. Глаза моей подруги хоть и были сухи, но распухший нос и красные веки подсказывали, что плакала она этой ночью долго и горько.
Натали же сосредоточенно молчала, будто принимала важное решение. Она, очень ровно держа спину, прошла в мою комнату, села на кровать и тогда только сказала через силу:
– Я ужасный человек. Я невероятно избалована и капризна.
– Ты поняла это только сейчас? – уточнила я с улыбкой, отойдя от окна и присаживаясь к ней.
Натали вскинула на меня взгляд немного обиженный – может быть, она ждала, что я стану ей возражать?
– Значит, ты действительно считаешь меня избалованной? Наверное, Андрей тоже так считает, поэтому я ему не нравлюсь. А вот ты нравишься… – Я почти физически почувствовала, как нелегко ей это признать. – Я видела, как вчера весь вечер он не отводил от тебя взгляда и с таким пылом вступился за тебя перед Женей, что невозможно было не понять его чувств. А после ужина, когда ты так поспешно ушла, они с Женей даже поссорились!
Я молчала и удивленно смотрела на Натали, которая понизила голос до шепота и с воодушевлением рассказывала:
– Поссорились из-за какой-то ерунды и даже слова резкого друг другу не сказали, но… Андрей так смотрел на Женю, что мне отчего-то стало страшно.
