Но если бы кобрадор убежал, то никто так бы и не узнал, кто он и почему объявился в Трех Соснах.
И к кому приходил.
Впрочем, «почему» начало уже проясняться для Гамаша. Подсказкой послужила крохотная пластиковая упаковка.
Чума.
Однако план не удался. Совесть не уступила. Даже не моргнула. Готова была рисковать жизнью ради своего дела.
Совесть знала что-то о ком-то из жителей деревни. И у этого кого-то начали сдавать нервы.
Но ни о чем таком в суде не говорилось. Прокурор не спрашивал, а Гамаш не делился этими сведениями.
– Месье Залмановиц, – сказала судья, и прокурор подошел к ней. – Месье Гамаш не подсудимый. Имейте это в виду, задавая вопросы.
– Хорошо, ваша честь.
Но, судя по действиям прокурора, ему хотелось превратить Гамаша в еще одного обвиняемого, а не в свидетеля обвинения.
За спиной у Залмановица репортеры с бешеной скоростью делали записи.
Судья Корриво знала, что суды и судьи бывают разными и что есть много способов усадить человека на скамью подсудимых.
Старший суперинтендант Гамаш мог бы быть признан виновным.
Она снова сосредоточилась на прокуроре. На этом самонадеянном типе.
Судья Корриво больше даже не пыталась прогонять приходившие к ней мысли. Но она изо всех сил сдерживалась, чтобы не озвучить их случайно в публичном пространстве.
Не удержись она – и решение суда будет оспорено. И дело точно окажется в суде более высокой инстанции.
– Что вы подумали, когда увидели Леа Ру, вышедшую на защиту кобрадора? – спросил прокурор.
– Кто бы ни встал между человеком, размахивающим кочергой, и тем, кому он угрожает, я бы удивился.
– И тем не менее именно это вы и сделали, не так ли?
– Я подготовлен к такого рода испытаниям.
– О да, я все время забываю.
Эта реплика вызвала одобрительные смешки у публики и удар молотком судьи Корриво, которая с удовольствием нанесла бы его по голове прокурора.
– Я знал мадам Ру, – сказал Гамаш. – Следил за ее политическим ростом. Политика – вещь жестокая, особенно в Квебеке.
– А вы не подумали, что это просто эффектный ход? Чтобы накопить политический капитал?
– Тогда ей нужно было бы встать на сторону толпы, вам не кажется? – парировал Гамаш. – Популист, разжигающий гнев и страх, имеет больше шансов быть избранным. Если бы она хотела этого, то встала бы на сторону человека с кочергой.
Эти слова заставили прокурора проглотить язык и вызвали смешки в зале вверху и слева.
– Я начал говорить, что знаю мадам Ру по отзывам. Мне по долгу службы приходится иметь дело с высокопоставленными чиновниками, избранными и назначенными. В коридорах Национального собрания Квебека перед началом заседаний комитетов можно услышать много интересных разговоров. Леа Ру имеет репутацию человека страстного, но принципиального. Это мощное сочетание. Она стала инициатором принятия многих прогрессивных законов в Национальном собрании. И часто против желаний главы партии.
– Значит, принципы для нее важнее карьеры? – спросил прокурор.
– Думаю, да.
Впрочем, опыт работы в отделе по расследованию убийств научил Гамаша кое-чему еще. Не стоит доверять внешнему облику.
* * *
– Вы поступили очень смело, – сказала Клара, когда они вернулись в дом Гамашей.
– И представляете, это сработало! – воскликнула Леа, широко раскрыв глаза.
Лицо ее раскраснелось, несмотря на холод.
Рейн-Мари пригласила Леа и Матео разделить с ними обед.
Леа пребывала в некой эйфории после противостояния толпе. Адреналин. Гамаш многое мог рассказать о таком состоянии.
Сердце колотится. Все усилия направлены на то, чтобы скрыть страх. Не сдать позицию. Тело напряжено. Мысли скачут.
А потом все кончается. Но адреналин остается в крови и, как наркотик, растекается по телу. Они все чувствовали подобное, но никто в такой степени, как Леа. Ведь она первая вышла против толпы.
– Жаль, что Патрик и Кэти не с нами, – сказала Рейн-Мари, направляясь вместе с ними в кухню. – Я видела, как они сегодня уехали куда-то.
– Они решили пообедать в «Ле Реле» в Ноултоне, – объяснила Леа. – Вечер стейков с картошкой фри. Пропустили такую развлекуху.
– Хотя я не думаю, что от Патрика было бы много прока, как ты считаешь? – сказал Матео.
Вероятно, так оно и есть, подумал Гамаш, тоже обративший внимание на робость Патрика. Но говорить об этом не стоило, тем более другу.
Впрочем, возможно, Патрик вовсе не друг ему. С некоторых пор. В этот свой приезд они, похоже, проводили меньше времени в обществе друг друга.
– Выглядит великолепно, – сказала Рейн-Мари, раскладывая по тарелкам тушеную курицу, принесенную Оливье. – Merci.
– Не за что.
– Давай уж, поведай им правду, – сказал Габри, хватая теплую обеденную булочку, предложенную вместо багета. – Готовил не Оливье, это работа Антона.
– Мойщика посуды? – спросил Матео, с подозрением глядя на тушеное блюдо.
Куриное мясо было нежное, в меру приправленное. Сложное блюдо. Знакомое и вместе с тем экзотическое.
– Все это он нашел в лесу, – сказала Мирна. – Новоквебекская кухня. Вот что он хочет создать.
– Мойщик посуды? – повторил Матео.
– Нам всем приходится с чего-то начинать, – возразила Мирна.
– И давно он здесь? – спросила Леа. – Кажется, в наш прошлый приезд его не было.
– А он запоминается, – протянула Клара, представляя себе стройного молодого человека с длинными волосами и легкой улыбкой.
– Он приехал несколько месяцев назад, – ответил Габри. – Они с Жаклин вместе работали в каком-то доме и оба потеряли работу.
– Под домом вы подразумеваете что-то вроде дома престарелых?
– Нет, – ответил Оливье. – Я имею в виду частный дом. Она служила нянькой, кажется, а он – их личным шеф-поваром.
– Ничего себе дом, – заметил Матео.
– Вам нравится ваша новая работа, Арман? – спросила Леа.
– «Нравится» не очень подходящее слово, – ответил он. – Я просто пытаюсь справляться. Позвольте спросить у вас кое-что. Несколько лет назад, когда вас выбрали в первый раз, вы лоббировали один закон и, насколько я помню, были совершенно уверены в его необходимости.
– Верно. Многие новоизбранные имеют свои законопроекты. Большинство из них не проходит.
– А ваш? – спросила Клара.
– И мой не прошел. Закон был призван покончить с переполненностью палат для больных, доставляемых по «скорой».
