– Вообще-то, это был закон о борьбе с наркотиками, – напомнил Арман.
– Ах да, вы правы.
– Я внимательно читал ваш законопроект, – сказал Гамаш. – В то время я был главой отдела по расследованию убийств, и огромное число убийств в Квебеке так или иначе было связано с наркотиками.
– И каково ваше мнение?
– Мне показалось, что законопроект предлагал конструктивный подход к ситуации, которая выходила из-под контроля.
– Тогда почему ее законопроект провалили? – спросил Габри.
– По ряду причин, – ответил Гамаш.
Продажность старших офицеров Квебекской полиции. Коррупция в правительстве. Рост могущества наркокартелей, которые диктовали свои условия.
Но Гамаш не стал говорить им об этом. Хотя одну из причин он не прочь был затронуть.
– Это может показаться тривиальным, но одна из причин состояла в том, что вы назвали законопроект чьим-то именем. Не помню чьим.
– Эдуарда, – напомнила Леа. – И почему это помешало?
– Создавалось впечатление, будто это персональный крестовый поход одного из депутатов, который хочет заявить о себе, а не широкомасштабное решение проблемы, представляющей серьезную социальную угрозу.
– Другие законы тоже носят имена людей, – вмешалась Клара. – Таких много.
– Безусловно, но те законопроекты, которые были приняты, имели широкую общественную поддержку. Их лоббисты проделали немалую агитационную работу. Задействовали медиа, общество, нашли сторонников среди коллег-политиков. Вы, – сказал он, обращаясь к Леа, – этого не сделали.
– Верно. Если политика – искусство, то я рисовала пальцем.
– А кто такой этот Эдуард? – спросила Рейн-Мари.
– Он был нашим соседом по комнате в Монреальском университете, – ответил Матео.
– Мы все входили в одну компанию, – сказала Леа. – И Эдуард был одним из нас.
– Немного больше чем одним из нас, верно? – с ехидцей произнес Матео.
Даже в пламени свечей было видно, что Леа зарделась.
– Я была в него слегка влюблена, – сказала она. – Все его любили. Даже ты, я думаю.
Матео рассмеялся:
– Он был очень привлекателен.
– Что с ним случилось? – спросила Мирна.
– Нетрудно догадаться, – ответил Матео.
Разговор на несколько секунд прервался.
– Наверное, совсем молодой был, – заговорила наконец Клара.
– Ему и двадцати не стукнуло, – сказала Леа. – Спрыгнул с крыши пятнадцатиэтажного дома. В состоянии наркотического опьянения. Сколько лет прошло…
– Не так уж и много, – возразил Матео. – Мы все очень гордились, когда Леа после избрания стала первым делом проводить La loi Edouard.
Закон Эдуарда.
– Законопроект не прошел, – повторила Леа.
– Но вы, по крайней мере, попытались, – сказал Гамаш. – А теперь вы многое узнали о прохождении законопроектов. Вы не хотели бы вернуться к нему? Возможно, мы сумеем вместе сочинить эффективный закон.
– Я надеюсь на это.
Гамаш подождал продолжения, затем откинулся на спинку стула и задумался.
Леа Ру проявила вежливость, но, похоже, вовсе не стремилась к совместной работе с главой Квебекской полиции по пресечению наркотрафика.
Что же случилось? И почему она забыла о том, что ее первым законопроектом, ее приоритетным делом был закон Эдуарда?
Снова сплошная видимость. Как и у существа на деревенском лугу. Оба скрывают то, что у них внутри.
Глава одиннадцатая
Утром существа не оказалось на прежнем месте.
Арман вышел на веранду в куртке, шапке и перчатках, держа на поводке Анри и малютку Грейси. Хотя, с их точки зрения, на поводке был Гамаш.
Все трое уставились на пустой деревенский луг, окутанный утренним туманом.
Гамаш огляделся. Обвел взглядом дома, сады, ведущие в деревню и из нее пустынные грунтовые дороги, которые, словно стрелки компаса, показывали главные направления.
Нигде никакого движения. Хотя до его ушей донеслись птичьи трели и несколько голубых соек сидели на спинке скамьи, стоящей на лугу.
– Гулять, – сказал он, отстегивая собак.
Анри и Грейси побежали вниз по ступенькам, по тропинке, по тихой дорожке на деревенский луг и принялись гоняться друг за другом вокруг трех сосен.
Бег Грейси немного напоминал кроличий – она быстро прыгала.
«Не может же она быть?..» – подумал Арман, наблюдая за ней.
Задние ноги у нее были крупнее передних, это правда. И уши становились все длиннее.
Ясности с тем, кто такая Грейси, пока так и не появилось. Но одно оставалось неоспоримым.
Кем бы она ни оказалась, она принадлежит им.
Его внимание привлекло какое-то движение слева, и он перевел взгляд туда. Из верхнего окна дома на него смотрела крупная фигура в мантии.
Арман уставился на нее, впился взглядом, сосредоточился. Его тело напряглось.
Но когда фигура сделала шаг назад и на нее упал свет, он понял, что это Мирна.
Она помахала ему и минуту спустя вышла из дома в шерстяном пальто, ярко-розовой шапочке и с такой большой кружкой кофе, каких он и не видел. Скорее, с ведром.
– Наш друг исчез, – сказала она.
Ее резиновые сапоги производили хлюпающие звуки, когда она на каждом шагу вытаскивала их из грязи.
– Oui.
– Думаю, Поль Маршан все-таки его напугал.
– Пожалуй.
Арман испытывал облегчение. Но все же его одолевало любопытство, и, пока они медленно шли вокруг деревенского луга, он спрашивал себя, узнают ли они когда-нибудь, почему здесь появлялся кобрадор. И почему исчез.
Вся деревня вздохнула с облегчением, воспряла духом. Даже солнце пыталось пробиться сквозь промозглый туман.
Они почти привыкли к присутствию этой фигуры на лугу, как привыкли к запаху навоза, доносящемуся с полей. Навоз был необходим. Он приносил пользу. Но приятней от этого не становился.
И вот кобрадор, воплощенная Совесть, исчез. Великого обвинения, вокруг которого завертелась вся жизнь маленькой деревни, больше не было. Все стало по-прежнему.
Мирна набрала полную грудь воздуха и выдохнула. Теплое облачко в прохладном утреннем воздухе.
Арман улыбнулся. Он чувствовал то же самое. Впервые расслабился за последние дни.
– Вы думаете, он получил то, за чем приходил? – спросила Мирна.
– Вероятно, иначе зачем ему уходить? Если он был готов претерпеть побои от месье Маршана, то трудно представить, что могло бы вынудить его вдруг сдаться.
