Предложение Гамаша противоречило всем его убеждениям, всем принципам. А если уж говорить по справедливости, то и всем убеждениям Гамаша.
Угроза была настолько велика, что от них обоих требовалось пожертвовать своими самыми глубокими убеждениями.
Будет ли он сожалеть о союзе с Гамашем? Будет ли сожалеть об отказе заключить с ним союз?
Каковы шансы на успех? Он понимал, что невысоки. Но если он не попытается, то шансы станут равны нулю.
У Гамаша тоже не имелось других вариантов. Залмановиц понимал, что он именно тот человек, который нужен Гамашу. Из-за его должности. Из-за уважения, которое он завоевал среди профессионалов. Он перечеркнет все свои достижения одним поступком.
Залмановиц остановился, посмотрел на суда в гавани Галифакса, почувствовал соленые брызги на лице.
Шарлотте нравилось ездить в монреальский порт, смотреть на суда широко распахнутыми глазами. Она спрашивала отца, куда направляется каждое судно и откуда оно пришло. Барри, конечно, не знал, а потому придумывал ответы, выбирая самые экзотические места.
Занзибар.
Мадагаскар.
Северный полюс.
Аталантида.
Сант-Кекс-Бре-ке-ке-Фекс.
«Ты это выдумал», – говорила Шарлотта и смеялась до слез.
Что же, подумал он, если он мог сочинять истории для своей маленькой дочери, то и для всего Квебека тоже осилит.
– Ну, в путь, – прошептал он. – Нам предстоит путешествие.
Он вернулся в столовую, где его ждал Гамаш. Перед каждым из них стояла порция подрагивающего торта-суфле с лимонным безе.
Залмановиц сел.
Хотя Арман Гамаш и не упомянул о Шарлотте, Залмановиц подозревал, что тот знает. Поэтому он и ненавидел того, кто сидел напротив, за его просьбу и чуть ли не любил его за эту просьбу.
– Я согласен.
Гамаш кивнул, глядя ему в глаза:
– Мы должны действовать быстро.
И они стали действовать.
Это было несколько месяцев назад, в ноябре.
Обвинения были выдвинуты, предварительные слушания проведены.
Теперь стоял июль, шел второй день процесса об убийстве.
Сказать, пошли ли дела по их сценарию, они пока не могли. Результаты ожидались не скоро, а они сделали только первые шаги. План мог еще провалиться. Земля могла уйти из-под ног.
И в этом случае они оба рухнули бы вниз. Но утешением для Залмановица служило то, что, по крайней мере, когда они ударятся о дно, его руки будут на горле Гамаша.
– Как Патрик Эванс отнесся к известию о смерти жены? – спросил он у старшего суперинтенданта.
Глава восемнадцатая
– Скажите мне здесь, – проговорил Патрик Эванс, когда его друзья встали плечом к плечу с ним.
Гамаш подумал, что точно так же они встали накануне вечером, защищая кобрадора.
– Non, monsieur, – вежливо, но твердо сказала старший инспектор Лакост. – Прошу вас пройти с нами.
Она показала на дверь в комнату, отведенную для приватных мероприятий. Дней рождения. И полицейских расследований.
– Нам можно? – спросила Леа.
– Да, конечно, – ответила Лакост, позволяя Матео и Леа оставаться с другом.
Они прошли в отдельную комнату, и Бовуар закрыл дверь.
Здесь не было камина, распространяющего тепло и радость. Окна от пола до потолка выходили на мрачный сад и полноводную сейчас речушку Белла-Белла.
Воздух за окнами сгустился, образуя тяжелый туман, за которым почти не было видно леса.
Бовуар включил освещение, а затем обогреватель, чтобы прогнать прохладу из комнаты.
Лакост посмотрела на Патрика Эванса и увидела, что он собирается с духом. Как и Матео Биссонетт. Как и Леа Ру. Словно она, Лакост, расстрельный взвод, а они приговоренные.
Без всяких предисловий она сообщила им новость. Тихо, мягко, с сочувствием, но и с полной ясностью.
– Мне очень жаль, сэр, но ваша жена мертва.
Изабель Лакост давно уже поняла, что простота в таких случаях – оптимальное средство. Короткое, резкое изложение факта. Чтобы не осталось никаких сомнений, никакой приоткрытой двери, через которую они могут проникнуть.
Не существовало щадящего способа сообщать такие известия. Разбивать сердца. А долго готовить людей к подобной новости – лишь усугублять травму.
Матео шагнул ближе к другу, взял его за локоть и сжал пальцы.
Хотя Патрик Эванс должен был уже предполагать, что его жена мертва, это известие сразило его наповал.
У него отвисла челюсть, и он медленно опустился на стул.
Раздался стук в дверь, и Бовуар открыл ее. Вошел Оливье с бутылкой виски и стаканами. И коробкой салфеток.
– Merci, – прошептал Жан Ги и, взяв поднос, закрыл дверь.
Лакост подвинула стул и села напротив Патрика, так что их колени почти соприкасались.
Его темные короткие волосы были подстрижены не по возрасту – так стригутся люди гораздо старше. Чисто выбритый и привлекательный на вид, Патрик не отличался силой характера. Некоторые люди даже в скорби умеют оставаться уверенными. Или хотя бы сохранять видимость. Но этот человек не мог ни того ни другого. Он выглядел бледно во всех смыслах этого слова.
– Ее нашли в церкви, – сказала Лакост, глядя в его голубые глаза, не уверенная, слышит ли он ее.
– Как?.. – спросил он.
– Коронер будет заниматься этим, но, похоже, ее избили до смерти.
– О боже…
Патрик опустил глаза. Потом с трудом поднял, но взгляд его скользнул в сторону от Лакост.
– Как это могло случиться? – спросил он у Матео.
– Не знаю. – Биссонетт покачал головой с непонимающим видом.
Леа, сидевшая рядом, казалась больной. Ей было физически плохо.
Губы Патрика шевельнулись, но либо слова переполняли его настолько, что одно мешало другому, либо он вообще не находил слов.
В душе этого и без того опустошенного человека будто образовалась пропасть.
– Когда вы видели жену в последний раз? – спросила старший инспектор Лакост.
– Прошлым вечером, – ответил он. – На улице.
– Она была на улице? – спросила Лакост. – Не пришла спать?
– Я думал, она пришла. Сам я уснул и думал, что она вернулась.
– Однако она не вернулась, – сказала Лакост, и Патрик кивнул. – Что же она там делала? – спросила Лакост.
– Кэти любила прогуляться вечером, – вставила Леа.
– Когда вы вернулись с обеда? – спросила Лакост.
